— Хорошо. — Его бархатный голос, казалось, коснулся обнаженных нервов. — Будь по-твоему. — Его губы прижались к ней с едва сдерживаемой страстью.
Она застонала и приоткрыла рот, приглашая его язык. Когда же он проник внутрь, скорее безжалостно и бесцеремонно, чем нежно, она поняла, что потеряла его.
Это не напоминало поцелуй мужчины, который ищет примирения. Это был поцелуй человека, который берет, не давая ничего взамен, соблазняет, оставаясь равнодушным. Надо остановиться. Хватит и того, что она потеряла Люка. Если она потеряет гордость, у нее вообще ничего не останется.
Люк не пытался ее удержать. Как только он почувствовал, что она напряглась, тут же отпустил ее.
— Доброй ночи, — сказал он, будто они прощались после первого свидания. — Приятных снов.
Оливия смотрела, как он идет по дорожке, открывает ворота, садится в машину, как машина трогается с места… Потом медленно, едва передвигая ноги, пошла к дому.
— Что случилось, Солнечный Зайчик? — спросил отец. — Почему ты здесь?
Солнечный Зайчик. Он не называл ее так с тех пор, как ей исполнилось двенадцать.
— Честно говоря, не знаю, — сказала она, устраиваясь с чашкой какао у огня рядом с ним. — Кажется, мне некуда идти.
— Я говорил с Люком, но он не хочет ничего слушать.
— Знаю. Он презирает меня.
Отец ничего не сказал в ответ. Оба молча сидели, глядя в огонь, затем Джо тихо проговорил:
— Если ты хочешь вернуть его, тебе придется делать это самой. Ты ведь понимаешь это, правда?
— Да, понимаю. — Она сделала глоток и отставила чашку. — О, папа, я не знаю, как мне быть.
Джо подошел к ней и взял за руку. Неужели перед ним его всегда сдержанная, холодная дочь? Эта дрожащая девочка, которая изо всех сил старается сдержать слезы?
— Не надо, — сказал он, — не плачь, родная. Ты обязательно что-нибудь придумаешь. Он сказал, что вовсе не ненавидит тебя.
Оливия высвободила руку.
— Лучше бы он меня ненавидел. Ненависть все же ближе к любви, чем презрение.
— Ты уверена, что любишь его?
Она опустила глаза.
— Думаю, да. Но может, я вообще не знаю, что такое любовь. Я знаю только одно: мне надо, чтобы Люк вернулся. Не могу смириться с мыслью, что никогда… никогда не буду с ним.
Джо озадаченно потер затылок.
— А ты не думаешь, что в тебе говорит уязвленное самолюбие? Ты ведь не привыкла, чтобы тебя бросали?
Оливия прижала пальцы к вискам.
— Сначала это было именно так. Но откуда ты знаешь?
— Я хорошо тебя знаю, — сказал он. — Ты моя дочь.
— О, папа, — покачала она головой, — ты совсем не знаешь меня.
— Возможно, ты права, — вздохнул он, — а возможно, и нет. Но я всегда любил тебя, Оливия.