— Наверное, ты ему приглянулась, — смягчаясь, сказал доктор. — Однако, если не хочешь беды, никому ни слова о своей встрече в лесу. Поняла?
— Поняла, — ответила Анисья и зарделась.
Невеселые мысли одолевали Павла, когда он вернулся в больницу. Кто этот аноним? Враг, провокатор или тайный доброжелатель, друг? То, что он не от партизан, это ясно. Иначе присягу не вручил бы случайному встречному. Если это провокатор из абвера или гестапо, значит, его в чем-то подозревают и проверяют.
— Подлинность присяги сомнения не вызывает, — сказал Енюков, внимательно вглядываясь в документ. — Да и секрета в нем никакого нет. Любой партизан, попавший в бою в плен или схваченный полицаем, мог иметь такой текст. Несомненно, этот неизвестный ищет связь с подпольем. Правда, записка странная: уж очень доброжелательная. В дальнейшем посмотрим, что за сведения этот аноним подкинет нам из леса. С листовки снимем копию. Присяга хорошая, патриотическая. Пусть и участники нашей организации поклянутся в верности Родине и ненависти к оккупантам. А подлинник передашь при встрече шефу отделения абвера Гринбауму. Скажешь, что кто-то подбросил в больницу. Это вызовет к тебе еще большее доверие.
На том и порешили.
Погруженные в дела и заботы незымаевцы не замечали, как бежит время. Ночные явки, тайное слушание московского радио, подготовка диверсий требовали нервного напряжения. Ежеминутное хождение по краю пропасти взывало к бдительности, тщательной маскировке, проверке каждого шага. Тишина больничных палат и кабинета доктора Незымаева отзывалась грозным эхом далеко за стенами больницы. То близ станции Комаричи подорвалась на мине грузовая машина с карателями, то на окраине села Радогощь, у кромки Брянского леса, разгромлен обоз противника с продовольствием. Мощный взрыв потряс артиллерийский склад в пойме реки Неруссы. В деревне Шарово неизвестные забросали гранатами караульное помещение, убив двенадцать фашистских солдат и нескольких полицейских. Сигналы о диверсиях поступали с железнодорожного узла, с полустанков и разъездов, из ближних и дальних деревень.
Профессия врача, имевшего к тому же разрешение на свободное перемещение, помогала контактам с самыми разными людьми. Нередко, покидая на время кабинет главного врача, Павел Гаврилович, прихватив медицинский саквояж, усаживался в двуколку и отправлялся с визитами к больным. «Температура высокая, вирусный грипп», — говорил он больному, моя руки. «Типичная малярия, чревата осложнением, режим постельный», — объяснял другим. «А у вас, милейший, явные признаки сыпного тифа», — ставил диагноз третьему пациенту, строго поглядывая на вытянутые лица его родственников. Днем его «пациенты», охая и ахая, лежали на печи, а ночью, когда все спали, украдкой выходили из своих изб, закладывали на дорогах мины, забрасывали бутылками с горючей смесью полицейские посты, расклеивали листовки, вели визуальную разведку у лесных кордонов.