Я умудряюсь не засмеяться. Сколько бы она там ни зарабатывала, на адвоката этого и близко не хватит.
– У меня все в порядке.
Она продолжает попытки: спрашивает о школе, о Саймоне, об испытательном сроке, об отце. И я почти начинаю включаться, потому что она не такая, какой я ее помню. Спокойнее, ровнее. Но тут она спрашивает:
– А как все это переживает Бронвин?
Ну нет. Каждый раз, вспоминая о Бронвин, я будто опять оказываюсь на диване в ее медиакомнате: сердце стучит, кровь шумит в ушах, кожу покалывает. И превращать то единственное хорошее, что возникло у меня из этого хаоса, еще в один пункт неловкого разговора с матерью я не согласен. Но тогда у нас мало тем для разговора. К счастью, приносят еду, и можно перестать притворяться, что последних трех лет просто не было. Пусть даже у сэндвича вкус никакой, будто он из пыли слеплен, – все лучше, чем такая беседа.
Мать намека не понимает. Она все вспоминает Орегон, своих врачей и «Следствие ведет Мигель Пауэрс», пока наконец у меня не возникает ощущение, что сейчас я задохнусь. Я оттягиваю воротник футболки, будто это поможет мне дышать, но не помогает. Я не могу сидеть здесь, слушать ее обещания и надеяться, что все получится. Что она останется трезвой, останется работающей, останется в своем уме. Просто останется.
– Мне пора, – резко говорю я, бросая на тарелку наполовину недоеденный сэндвич. Встаю, стукнувшись коленом о край стола, да так больно, что морщусь, и иду к выходу, не оглядываясь. Я знаю, что она не пойдет за мной. Не ее модель поведения.
На улице я сперва теряюсь, потому что не вижу своего байка. Он втиснут между двумя здоровенными «Рендж-роверами», которых раньше не было. Я направляюсь к нему, но тут передо мной возникает человек, слишком хорошо одетый для «Гленнз-дайнер» и с ослепительной улыбкой. Я сразу понимаю, кто это, но смотрю сквозь него, будто не узнал.
– Нейт Маколи? Мигель Пауэрс. Вас непросто найти, вы это знаете? Рад возможности познакомиться. Мы работаем над передачей о следствии по делу Саймона Келлехера, и я был бы очень рад вашему участию. Не зайти ли нам выпить по чашечке кофе и поговорить пару минут?
Я залезаю в седло и застегиваю шлем, будто не слыша его. Хочу сдать назад, но мне преграждают путь двое, похожие на продюсеров.
– Не скажете ли вы вашим людям, чтобы они меня пропустили?
Он продолжает широко улыбаться.
– Я вам не враг, Нейт. В таких делах очень важен суд общественного мнения. Как насчет того, чтобы он был на вашей стороне?
На парковке появляется моя мать, и у нее отвисает челюсть, когда она видит, кто стоит рядом со мной. Я медленно сдаю назад, пока стоящие на моем пути не отходят, освобождая мне дорогу. Если она хочет мне помочь, может с ним поговорить.