Дуэль и смерть Пушкина (Щеголев) - страница 457

(см. с. 60 наст, изд.) и С. Н. Карамзина (см. с. 486 наст. изд.).

С. 361. Эти записки выходят... Издание не осуществилось.

С. 360—363. Воспоминания А. П. Араповой крайне тенденциозны: стремясь оправдать мать, она всячески чернит поэта. В поток порочащих Пушкина измышлений включается и рассказ старой няньки. Свидетельство о нежелании поэта проститься с Александриной опровергается воспоминаниями Данзаса: „Поутру на другой день <после дуэли. — Я. JI>, 28 января, боли несколько уменьшились. Пушкин пожелал видеть жену, детей и свояченицу свою Александру Николаевну Гончарову, чтобы с ними проститься" (Я. в восп. 1974. Т. 2. С. 331). Правда, Данзас не присутствовал при прощании Пушкина с семейством, а другие мемуаристы вспоминают только, что „детей приносили полусонных" (с. 161 наст, изд.), но приносила именно Александрина. Ее муж барон Г. Фризенгоф писал (со слов самой Александрины) Араповой: „После катастрофы Александра Николаевна видела Пушкина только раз, когда привела ему детей, которых он хотел видеть перед смертью" (Красная нива. 1929. N» 24. С. 1).

С. 364. Воспоминания Е. А. Долгоруковой (урожд. Малиновской) о предсмертных днях Пушкина {РА. 1908. Кн. 3. С. 295; 1912. Кн. 3. С. 87) не подтверждаются (см.: П. в восп. 1974. Т. 2. С. 415).

IX. Анонимный пасквиль и враги Пушкина

С. 367. Щеголев неправильно воспроизводит эту надпись. Правильно: „Александру Сергеичу Пушкину".

С. 368. не пользовался отношениями... Существует и другое свидетельство. В воспоминаниях Т. О. Немировской-Ситниковой (1867—1949) есть рассказ, записанный ею со слов Ольги Львовны Оборской (1844— 1920), дочери Льва Сергеевича Пушкина, племянницы поэта: „Царь Александр I, — пишет она, — оригинально платил Нарышкину за любовь к себе его жены. Нарышкин приносил царю очень красивую книгу в переплете. Царь, развернув книгу, находил там чек в несколько сот тысяч, будто на издание повести, и подписывал этот чек. Но в последний раз, очевидно, часто очень и много просил Нарышкин, царь сказал: „Издание этой повести прекращается". По словам Т. О. Немировской-Ситниковой, О. Л. Оборская слышала этот рассказ от дочери поэта Марии Александровны Пушкиной-Гартунг (1832—1919), которая „была фрейлиной при дворе императрицы Александры Федоровны и знала все придворные романы и интриги, бывшие и раньше и настоящие" (Воспоминания арзамасской учительницы Немировской-Ситниковой находятся в Горьковском литературном музее. Цитирую по статье: Яшин. Хроника. N? 8. С. 165). Рассказ М. А. Пушкиной— скорее всего, анекдот, но знали его, по-видимому, гораздо раньше, чем М. А. Пушкина появилась на свет. Вполне вероятно, что знал его и Пушкин, живо интересовавшийся придворными анекдотами и отводивший им немалое место в своем дневнике. Известен и другой способ уплаты Нарышкину за бесчестие: он получил рескрипт Александра I и „при сем 300 тысяч рублей" (Русские портреты XVIII и XIX столетия. Спб., 1907. Т. 3. Вып. 1. No 35. М. А. Нарышкина).