Сбросив туфли, она босиком, по коврам, с видом человека, которому здесь все знакомо и где его любят, прошла на кухню, поставила коробочку с тортом на стол и принялась развязывать бечевку.
– Куришь? Вроде бы бросала, а? – Она улыбнулась, и на щеках ее появились милые ямочки. – Что, трудно? Вот и я тоже говорю, что курить бросить – почти невозможно. Особенно тем, кто это дело любит. Что ж, давай, подружка, закурим!
Она все еще ничего не замечала, продолжала жить своей жизнью, которая проходила как бы параллельно с жизнью Милы. Щебетала, щебетала…
По-хозяйски достала большую тарелку, выложила туда нарезанные куски торта, даже не замечая того, что Мила сидит напротив нее, не в силах пошевелиться. И что лицо ее, опухшее от слез, почти неживое, мертвое. И взгляд отсутствующий.
– Ну, где же чай? – Валя повернулась и только сейчас увидела лицо подруги. – Ба, Мила, да что с тобой?
И тут Мила, не выдержав, разразилась судорожными рыданиями. Она стонала и подвывала, обливаясь слезами. Валя, остолбенев, опустилась на стул. Она не верила своим глазам.
– Валя, меня ппп-рро-дддаллли… Ппрродали! Тты не ппрреддставляешь, что со мной случилось… Валя…
Это была старая «хрущевка», в которой, казалось, с самого первого дня ее существования никто не удосужился сделать ремонт. Ободранные обои, вытертый линолеум, обшарпанные подоконники, треснутые стекла в окнах. Сейчас все окна были распахнуты, и по квартире гулял теплый опасный сквозняк. Марк Садовников, в белой тонкой рубашке и светлых льняных брюках, прохаживался по квартире и недоумевал, как можно было вообще проживать в таком жилище.
Подойдя к одному из окон, в гостиной, он выглянул и посмотрел на собравшуюся во дворе дома толпу. Конечно, собрались преимущественно соседи. Кому еще придет в голову торчать на раскаленной площадке столько времени, чтобы дождаться, как станут укладывать на носилки все то, что осталось от выбросившейся из окна собственной квартиры гражданки Ивановой.
Сейчас Марк видел сверху лишь пропитанную кровью простынку, под которой и лежало тело девушки. Он вот уже два часа находился в квартире, расспрашивал соседей о самоубийце, пытаясь понять, по какой причине это произошло. Мнения соседей сходились в одном: Мария Иванова покончила собой, скорее всего, от неразделенной любви. Правда, никто никогда не видел парня, из-за которого она это проделала. Это были лишь догадки. Говорили еще, правда, что двадцативосьмилетняя Мария работала санитаркой в городской больнице. Что бедствовала, постоянно занимала у соседей деньги и что в магазине чаще всего покупала пиво и сигареты. Что у нее вся ее крохотная зарплата и уходила только на это. Бухгалтерша из ЖЭКа, живущая в соседнем доме, сказала, что Мария Иванова была злостной должницей по квартирной плате и что ее грозились выселить. Кто-то сказал, что она никогда нигде не училась, что жила как птичка – что с неба упадет, тем она и живет. В сущности, никому вреда она не причиняла, гостей пьяных не водила, музыку громкую не включала. Жила себе и жила, каждое утро минута в минуту отправляясь на автобусе в больницу и возвращаясь после трех. Заходила в супермаркет рядом с домом, покупала все те же сигареты, пиво, может, еще что-нибудь из еды и сидела дома. Скорее всего, смотрела телевизор или просто спала.