Амалия бродила по дому, не находя себе места. Мысли ее то и дело обращались к отчаянной борьбе за жизнь, которую вела в спальне истекающая кровью женщина; и хотя на сей раз противник не оставлял никаких шансов, Наталья Дмитриевна со своим обычным упорством отказывалась сдаваться. Баронесса Корф заглянула в бильярдную, посмотрела на прорванное сукно стола и отправилась в соседнюю комнату, где на столе все еще лежали карты – ее и остальных игроков. Возле стула, на котором сидел Иван Николаевич, валялась какая-то скомканная бумажка; Амалия подобрала ее и развернула. Это был железнодорожный билет третьего класса от Петербурга до станции Сиверской.
Несколько мгновений Амалия смотрела на него, не понимая, чем ее так волнует этот билет и что в нем может быть такого особенного, и наконец вспомнила. Иван Николаевич утверждал, что для него не составляет труда лишний раз съездить на Сиверскую, потому что в редакции журнала, внештатным сотрудником которого он был, ему дали документ для бесплатного проезда по железным дорогам. Судя по всему, учитель сказал неправду, потому что билет ему все-таки приходилось покупать.
«Зачем он соврал? – думала Амалия. – Он часто приезжал сюда, чтобы встретиться с князем… но и до князя он бывал тут не раз, как будто с его жалованьем ездить туда-сюда – сущий пустяк… Какую цель он преследовал? Что ему было нужно?»
И тут она вспомнила кое-что – сегодня, когда Иван Николаевич показывал некоторые знаки языка для глухонемых, ей показались странными не сами жесты, а руки учителя. У него были изящные, даже красивые руки, которые… ну да, которые очень походили на руки Георгия Алексеевича.
За дверью прозвучали быстрые шаги. В комнату вошел Иван Николаевич.
– Я все-таки успел отправить телеграмму, – объявил он. – Боялся, что почта закроется…
Амалия положила скомканный билет на стол и разгладила его ладонью.
– У меня к вам один вопрос, милостивый государь, – негромко уронила она. – Кто вы, собственно, такой?
Глава 23
Апельсиновая косточка
– Иван Николаевич Митрохин, преподающий в училище для глухонемых, улица Гороховая, дом пятьдесят четыре… – начал учитель и умолк.
Молчание длилось довольно долго.
– Вы сын Георгия Алексеевича, – сказала Амалия. – И, как я предполагаю, той крепостной, которую продала его мать.
– Послушайте, госпожа баронесса…
Иван Николаевич набрал воздуха в грудь, чтобы протестовать, но внезапно его охватила досада на то, что он, взрослый и неглупый человек, должен оправдываться, изворачиваться, лгать, унижаться…
– Кто вам сказал? Сергей? Неужели он догадался? Я всегда думал, что не так уж он и глуп… – Он вздохнул: – Ну хорошо, ваша взяла. Я не Митрохин и не Николаевич. То есть меня так записали, когда я родился… с фамилией и отчеством по мужику, за которого выдали мою мать.