Амалия не нашлась что ответить. Она угадывала, что учитель о многом умолчал – о детстве, полном унижений, о том, какого труда ему стоило добиться места хотя бы в училище для глухонемых, – но она вовсе не была уверена, что новые подробности прибавят что-то к сложившейся картине.
– Вы расскажете ему? – спросил Иван Николаевич после недолгого молчания. – Я одно время хотел ему признаться, да как-то раздумал. Хотя он явно относился ко мне с симпатией, и Сергей, по-моему, тоже.
– Я ничего не скажу Георгию Алексеевичу, – сказала Амалия, разрывая билет. – Ваши тайны принадлежат только вам, Иван Николаевич. Вам и решать, что с ними делать. – Она прищурилась: – Вы как-то сказали, что господин Киреев упоминал двух женщин, которых он любил – первую жену и еще одну, с которой ему пришлось расстаться. Вторая – ваша мать?
– Вы ничего не забываете, госпожа баронесса, – уважительно промолвил учитель. – Да, он назвал имя моей матери. Конечно, я ему не поверил, но… не скрою, мне приятно, что у него есть такая иллюзия. Если бы он любил мою мать по-настоящему, он бы не бросил ее на произвол судьбы. В конце концов, он мог бы выкупить ее у той помещицы, которой ее продали. Но он даже не попытался.
– Здесь был Бутурлин, – заметила Амалия, желая сменить тему. – Он вел себя довольно странно – не отправился на место преступления, не стал допрашивать крестьян, которые нашли Наталью Дмитриевну, а только поглядел на орудие убийства и сразу же куда-то поехал. И мне кажется, я знаю, куда именно.
– Кажется, я тоже знаю, – медленно проговорил Иван Николаевич. – Но тут, госпожа баронесса, мы с вами уже ничего поделать не можем.
Что же касается Бутурлина, то, пока Амалия разговаривала с побочным сыном Георгия Алексеевича, Дмитрий Владимирович прибыл в Петербург и поспешил в полицейский участок, откуда уже с подкреплением направился на Васильевский остров, в дом Кулаковской. Сергей Киреев сидел в своей комнатушке, даже не озаботившись тем, чтобы запереть дверь, и ел селедку без помощи вилки, одними руками. На вошедшего следователя и сопровождающих его полицейских чинов он обратил не больше внимания, чем на муху, которая ползла по столу, подбираясь к селедочной голове.
– Вы Сергей Георгиевич Киреев? – спросил Бутурлин, насупившись.
– Вы же и сами знаете, что я, – не без вызова отозвался сидящий за столом.
– Я арестую вас за покушение на убийство вашей мачехи, Натальи Дмитриевны Киреевой.
– Сделайте одолжение, – добродушно ответил Сергей Георгиевич, вытирая рот и руки грязной салфеткой. – Вот, – продолжал он, кивая на селедку, – захотелось для чего-то попробовать, хотя я никогда раньше селедки не ел. Чудеса, да и только!