И тут в комнату вошел прихрамывающий черный кот с зеленоватыми глазами и тем выражением морды, которое люди, за неимением лучшего обозначения, называют человеческим. Он попытался забраться на колени Марии Максимовне, но она угадала его намерение, сама подняла его, посадила на свое дорогое платье и стала гладить, нашептывая ласковые слова. Кот блаженно жмурился и, когда он поглядывал на учителя, словно хотел сказать: «Видишь, как славно я устроился? Ты бы небось хотел попасть на мое место и тоже полежать у нее на коленях, но у тебя нет ни лоснящейся черной шкурки, ни роскошных усов, ни обаяния – и вообще, если приглядеться, ничего у тебя нет!»
– Какой славный, – заметила Амалия. – А почему он хромает?
И Мария Максимовна пустилась в подробное описание того, как кот пропал, как она вся извелась, как он наконец вернулся домой, раненый, и она ужасно расстроилась, и поехала искать ветеринара, а первый был сердитый немец, который сказал, что он занимается только лошадьми, а второй сам был болен, а третий…
Когда Иван Николаевич наконец выбрался наружу в сопровождении баронессы Корф, он вздохнул с облегчением и, поглядев на свои часы, объявил, что они как раз поспеют на семичасовой поезд.
– Нет, – сказала Амалия, – мы заночуем у Киреевых, если вы не возражаете… Извозчик, отвезите нас туда.
С точки зрения Ивана Николаевича, баронесса Корф только что потерпела сокрушительное фиаско. Ей не удалось вытянуть из Марии Максимовны ничего, что имело бы отношение к делу – а раз так, вероятно, она рассчитывала отыграться у Киреевых.
Вслух, впрочем, учитель сказал:
– Не понимаю, почему госпожа Игнатьева так настойчиво утверждает, что в глаза меня не видела… Я готов поклясться, что передавал Георгию Алексеевичу записку от нее, и, если понадобится, скажу об этом в суде.
– Ах да, записка. – Амалия поморщилась: – Никакого значения она, конечно, не имеет. Как вы себе это представляете: два человека сговариваются убить третьего и, чтобы их вернее заподозрили, назначают почтальоном постороннее лицо?
– В мире случаются и куда менее логичные вещи, госпожа баронесса, – усмехнулся Митрохин.
– И даже совершенно нелогичные, – в тон ему ответила Амалия. – Но все же стоит исключать то, что находится за рамками всякой логики. Вот подумайте сами: если бы вы вдруг захотели кого-нибудь прикончить, стали бы вы брать госпожу Игнатьеву в сообщницы?
– Упаси бог! – вырвалось у учителя.
– Что, впрочем, вовсе не означает, что она не могла сама, своими, так сказать, силами попытаться избавиться от соперницы. – Амалия вздохнула: – Вы заметили, как она описывала поиски ветеринара для кота? Эта дама может быть крайне настойчивой, если вобьет себе что-то в голову. Что, если она с таким же упорством решила избавиться от Натальи Дмитриевны?