– Если вы хотите просить о его помиловании, то нет. Он и беглый Гительман нанесли ущерб Легиону своими подковерными играми. Каждый хотел завладеть Анной Уоррен, чтобы использовать ее… Снисхождения им ждать не приходится.
– Согласен с вами. Я сочту приговор справедливым, каким бы он ни был. Но мне бы не хотелось свидетельствовать против него в интересах обвинения. Он мой брат, он и без моего участия свое получит.
Лицо Вильгельма разгладилось, он почесал бровь карандашом, задумался ненадолго, потом кивнул:
– Хорошо, учитывая ваши заслуги перед Легионом.
– Спасибо, – Дайгер наконец расслабился и откинулся на спинку стула. – Гительмана, значит, не нашли?
– Нет, – генерал встал, направился к сейфу. – Может, немного выпьем? У меня есть французское вино, – он вытащил темную бутылку. – Красное сухое, тридцать лет выдержки.
– Спасибо, пока мне нельзя: я принимаю лекарства. Может, в следующий раз.
– Главное, чтобы Гительмана с мальчишкой, Джорджем, Синдикат не нашел быстрее нас. Джордж Уоррен наш последний козырь. Вот только знать бы, где этот козырь сейчас находится. В какой колоде или в чьем рукаве.
– Да. И еще один вопрос насчет девушки из Сербии…
– Которая уникум? Хм… Да, я говорил с ней. Согласен с вами, у нее большое будущее, и все сделал, как вы просили.
– Спасибо, – Дайгер поднялся.
– Не за что, – пожал плечами Краузе. – Когда восстановите здоровье, еще поговорим.
– До свидания. С меня – празднование по поводу моего повышения.
Покинув кабинет генерала, Дайгер спустился на первый этаж, вышел на порог и пожалел, что не курит. Ему предстоял, может быть, самый неприятный разговор в жизни.
Ронни
Чемодан получился совсем тощим – вещей у меня почти не было, кроме тех, в которых я отправилась в Англию, будь она проклята. Умылась, причесалась, прижала к голове торчащие в стороны волосы. Еще месяца три, и они отрастут, и получится толстенная коса.
Брови я выщипала, и теперь в синей кофте и светлых джинсах даже походила на девушку, пусть не очень симпатичную, но ведь и не страшную! Даже если бы я была распоследней красавицей, меня точно так же выгнали бы из армии.
В дверь постучали. Сердце застучало тоже.
– Открыто, – крикнула я чужим голосом, и в комнату вошел он, Курт Дайгер.
Он почти восстановился, правда, немного похудел, и повязка на глазу не портила его.
– Можно?
Он сел на кровать, не дожидаясь приглашения. Я встала у окна, скрестив руки на груди. Странно, но злости не было. Была обида щенка, которого пригрели, а потом понесли на рынок отдавать в добрые руки.
– Я понимаю тебя, Тиана, – сказал он, с сочувствием глядя единственным глазом.