Консепсьон снова представила себе Хесуса. Его губы, всегда готовые расплыться в улыбке; его глаза, в которых отражались любые оттенки чувств — радость или печаль, гнев или разочарование, — что угодно, только не безразличие, чуждое ему; его шершавая, как наждак, щека, которая касалась ее в ту ночь, когда они с ним лежали в постели, уютно прижавшись друг к другу, словно две ложки в ящике кухонного стола.
На губах ее мелькнула тень улыбки.
— Я бы хотела сделать один звонок, в другой город, por favor[122].
— Интересно, где это написано, что кофе в больницах обязательно должен быть ужасным? — Лайла сделала еще один глоток из своей дымящейся пенопластовой чашечки и скривилась.
Они с Каримом сидели в кафетерии, заняв столик у ряда окон, выходивших на автомобильную стоянку. По настоянию Лайлы Вон с Джиллиан отправились обратно в гостиницу. Заметив, что брат плохо выглядит, она заявила, что в данный момент ей меньше всего хотелось бы переживать еще и по поводу его здоровья.
Она не знала, куда подевались Абигейл с Кентом. В последний раз она видела их, когда те собирались выйти на улицу, возможно, чтобы подышать свежим воздухом или просто поговорить наедине. Казалось, они наконец-то достигли какого-то понимания. Перед лицом нового кризиса эти двое, похоже, были готовы отбросить свои взаимные обиды и объединить усилия, чтобы помочь Фебе.
Лайла знала, что ей тоже предстоит сосредоточиться на Ниле. Она не могла позволить чему-нибудь… или кому-нибудь… отвлекать ее от действий, необходимых для того, чтобы уберечь сына и помочь ему во время выздоровления. Сегодня ночью трагедию удалось предотвратить, но кризис, причем реальный кризис, продолжал разрастаться. И она несла ответственность — она одна, после того как погиб ее муж, — за то, чтобы провести сына через столь трудное испытание. А это означало, что с сегодняшнего дня она будет ставить интересы Нила превыше любых эгоистических желаний, которые могут возникнуть у нее. Твердо решив, что иначе не может быть, Лайла сидела, прихлебывая скверный кофе; взгляд ее скользил по комнате, задерживаясь на стенах цвета лейкопластыря, на людях, склонившихся над своими подносами за соседними столиками, на том, что виднелось из окна, — в общем, она смотрела на что угодно, только не на Карима.
Она не могла допустить, чтобы решимость ее испарилась.
— Не думаю, что их бизнес зависит от постоянных посетителей, — заметил Карим с присущим ему чисто рациональным подходом.
Лайла вздохнула.
— Ты, наверное, думаешь, что мне пора было бы уже привыкнуть к этому. Видит Бог, я действительно провела в больницах достаточно времени. Но с мамой все было по-другому, потому что я знала, что она умрет. И с моим братом — то же самое. Я знаю, что он выживет. Но когда речь идет о твоем сыне, который только что пытался убить себя… — Из горла ее вырвался какой-то тихий сдавленный звук, и она, опустив голову, прикрыла рот кулаком.