Поскольку на сей раз не было никакой срочности в моем докладе кардиналу, я позволил себе проделать путь до Фонтенбло верхом. И пусть погода в эту ночь испортилась, я даже получал определенное удовольствие от порывов ветра и росчерков молний. Но чем меньше оставалось мне до дворцовых построек, тем более гнетущее впечатление на меня производила эта поездка.
Часы на церковной башенке пробили полночь, и я, признаться, вздрогнул, поскольку звук колокола посреди надвигающейся бури показался мне дурным предзнаменованием. Что-то должно было решиться – я ощущал это всей кожей, всеми обострившимися чувствами: так, может быть, олень угадывает момент, когда за много лье от его лесной тропы охотник точит кинжал, которому на рассвете суждено вонзиться в горло зверя.
Подумав об охотнике, я, разумеется, вспомнил Ля Мюрэна. А вспомнив о нем, уже не мог избавиться от мыслей о месте нашей первой встречи. Ну что ж, это было бы весьма символично…
Не доехав до дворца какую-то сотню шагов, я повернул лошадь и направился в глубь леса по дороге, проходящей мимо каменоломни. Хлынул ливень; мой плащ мгновенно отяжелел, напитавшись дождевой водой. Закрыв глаза, я отрешился от мира людей; Полумрак привычно разворачивал передо мной коридоры Тьмы.
Через полчаса я почувствовал Светлого: он и впрямь был настроен закончить наше знакомство там, где все началось. Обросший броней из заклятий, вооруженный боевыми жезлами и несокрушимой уверенностью в своей правоте, он ждал возле той самой вековой сосны, за которой когда-то прятались мои бойцы. Когда же это было? «В первый понедельник апреля, – услужливо подсказала память. – В первый день после твоего возвращения на службу из долгого, длиною в месяц, отпуска».
Тьма свидетель: я был слишком терпелив. Я раз за разом щадил его в ситуациях, когда мог бы расправиться одним махом. Я спускал ему ошибки и оплошности, я сводил к комедии любые его нападки, я неоднократно и себя ставил в невыгодное, опасное, смешное, глупое положение, и все ради того, чтобы показать молодому дозорному: я не хочу этой войны. Я даже простил ему Беатрис! Хотя нет, не простил, незачем кривить душой, которой у вампиров, может, и нет вовсе. Но и мстить ему я не бросился! Ну что ж, у него был выбор, не правда ли? Но раз он не остановился – значит, и я пойду до конца.
Разумнее было бы принять свой сумеречный облик и явиться к точке рандеву во всеоружии, дабы сразу же вступить в бой. Тем не менее я все еще рассчитывал получить ответ на свой вопрос. И поскольку Ля Мюрэн, как и я, прекрасно понимал, что живым из этой схватки (или, если угодно, не-мертвым) выйдет только один, я не видел смысла скрывать ту самую причину, что явилась отправной точкой для его ненависти. Пусть назовет ее хотя бы напоследок! Пусть подтвердит или опровергнет мои догадки!