Подруга Лена Коноплева тем летом тоже родила (мальчика) – и теперь тоже томилась в своем Теплом Стане, на девятом этаже блочного дома. Это была золотая идея – вдвоем легче, вдвоем дешевле, вдвоем веселее.
Главное – не ссориться.
…И они, конечно, не поссорились. Не поссорились ни разу: ни когда у ребенка Коноплевой пошла густая сыпь по всему телу и она ходила вся на нервах из угла в угол, не зная, как быть с врачом. Не поссорились и тогда, когда муж Брезикайте сильно выпил на дне рождения одноклассника и не привез обещанных бумажных подгузников (а обещал три коробки).
Ну, словом, были такие моменты, когда хотелось побыть одной и пережить случившееся.
Но их было мало.
Больше было как раз других моментов.
Поздний медленный завтрак на застекленной веранде, где было довольно холодно, выходили даже иногда в верхней одежде, подруга Коноплева где-то на чердаке нашла настоящий ватник, отстирала и щеголяла в нем – да, в верхней одежде, но при этом в тапочках на босу ногу и в ночных рубашках, растворимый кофе, медленные разговоры о том, как прошла ночь, что будет сегодня, и вот эти замерзшие деревья за стеклом – медленно оттаивающие ветки, выпускающая пар земля, запотевающее через час их медленного сидения оконное стекло, потом последние в этом сезоне снегири, скачущие в поисках семечек, они бросали им эти семечки прямо на землю, не имея нормальной кормушки (пластиковых бутылок тогда еще не было в ходу), ходьба по участку в резиновых сапогах, книги, а ты что читаешь, а я вот это…
Здесь было совсем другое время, чем в Москве, как будто стеклянное, серебряное как вода, до краев наполненное событиями. Переехали они, кстати, даже не дожидаясь лета, прямо в марте, как только нашли вариант.
Коноплева ей говорила:
– Ну вот смотри, Брезикайте… Сидела бы ты на даче одна. И думала: а че там мой муж делает? Правда ведь? А теперь ты сидишь со мной тут и ржешь все время. Даже и мыслей таких нет. Правда ведь?
Они смеялись, глядя друг на друга.
Медленно пили свой растворимый кофе.
И хотя они его берегли, он быстро кончался. А кофе в зернах в Москве давно пропал. Не говоря уж про Фирсановку.
Вообще пропадать стало многое.
Они иногда вспоминали подругу Шмелеву, которая успела родить троих, и теперь ей как многодетной матери полагались два, что ли, килограмма гречки в месяц, тушенка, зеленый горошек, еще там что-то – в специальном магазине, по удостоверению, а еще она могла по удостоверению брать что-то без очереди, то есть подходить прямо к продавщице и брать без очереди, но это было опасно – люди в магазинах были тогда настолько озверевшие, стоявшие, например, за сахарным песком часа по два, что могли запросто убить неизвестную наглую девку, совавшую им под нос какие-то свои бумажки на троих детей.