на его комплименты — какое безупречное, для него самого невообразимое произношение! От грустной окаменелости ее улыбки, когда в танце близко проходится с перепудренной супругой Фливерка Зорич и бросает хитрый, заговорщицкий взгляд.
И все-таки пусть бы он никогда не кончался, контрданс. Пусть бы звучала и звучала, сама словно приятно разогретая шампанским, музыка. Пусть бы держал и держал штабс-капитан руку на легком стане принцессы. Посочувствуйте, не мучайте его долгим перерывом, музыканты. Видите же, не отходит он от загадочном чародейки. Видите же, взял ее за пальцы, неловко их целует, горячо что-то говорит. Договаривается о следующем танце? Спрашивает имя? Просит о встрече?
Пусть, пусть себе говорит, что говорят при подобных обстоятельствах. Жаль только, что не замечает подозрительной вокруг тишины. Не замечает, как внезапно пунцовеет мраморная шея красавицы.
А она — почему молчит, только кусает губы? Ей же видно, что их обоих окружают. Что Зорич и толпа его приживал приближаются осторожно, на цыпочках. Что лица у них насмешливо-напряженные, с разинутыми ртами, будто все они сдерживаются, чтобы не кашлянуть или не чихнуть. Почему же лишь вырывает она пальцы из цепких рук гренадера? А сама ни на шаг не отходит. И по-прежнему ничего не говорит.
Взрыв хохота загадки не проясняет. Взрыв хохота и то, что Зорич шутовски преклонил пред ней колена. И произнес напыщенно-умоляюще, по-французски:
— Ваша жестокость безгранична, мадемуазель! Неужели моему несчастному брату суждено от любви умереть? Смилуйтесь!
Аж колышется, прыгает на свечках огонь — такой раздается в зале смех. Ухает, бухает мужской. Верещит, режет уши женский.
Штабс-капитан хлопает глазами. Штабс-капитан понимает, что попал в розыгрыш. Однако в какой, еще не догадался. Может, танцевала с ним жена хозяина, и все потешаются над тем, что он слишком вольно с ней себя вел? Может, сестра? Дочь? Он же совсем тут, в Шклове, недавно, штабс-капитан. Он новичок в батальоне, к Зоричу пришел впервые. Он не знает ни здешних людей, ни здешних обычаев, и друзей среди офицеров, чтобы познакомили, еще не заимел.
— Господа, господа, — смущенно улыбается он.
Да где тут что скажешь или спросишь! Не утихает, не унимается, не добреет смех. Причем не только мужской, но и женский. Словно мстят прекрасной сопернице все эти из милости пригретые родственницы, эти перезревшие невесты-бесприданницы, эти не слишком избалованные мужским вниманием жены. За то, что самая заметная. За то, что все на нее оглядываются.
В светлых глазах волшебницы слезы. Она закрывает руками лицо. Пробует вырваться из круга, убежать. Но Зорич наступает ей на шлейф, сжимает руку выше локтя: