Старик не выдержал новой встречи. Крутая натура его сломилась. Он почувствовал угрызение совести и, как обыкновенно поступают в подобных случаях грубые люди, обратился к Богу, начал каяться, унижаться перед другими, думая искупить этим свои прошлые грехи.
Долго старик кланялся, долго восклицал: «Простите меня, Христа ради», наконец поднялся и спросил:
— А где же Михайло?
— Нетути, ведь уж сказывала, что уехамши куда-то, — ответила торопливо жена.
— Быть беде! — вдруг пророчески проговорил старик.
— Какой? Родимый, что ты!
— Быть, я тебе говорю! — произнес уверенно старик. — Я чую это. Сердце ноет. Где та бумага, которую он писал про француза?
— Да он взял ее, родимый, — прошептала жена, — взял нынче и убег с ней.
— Вот видишь!
— Чтой-то ты, Гаврилыч… — начала было Анна Алексеевна, но муж остановил ее:
— Тс! Стой! Там кто-то стучит… Не Михайло ли?
Действительно, дверь отворилась и на пороге показался молодой Верещагин.
— Где был? — спросил отец, не глядя на сына.
— В городе, тятенька, в погребках.
— Ладно. А зачем бумагу назад взял?
— Тятенька, я… бумага вот-с…
Молодой Верещагин полез в карман, чтоб достать бумагу. В комнату в это время испуганно вбежала девочка Дашка, служившая на побегушках.
— Люди какие-то пришли, дяденька, — пролепетала она, — тебя спрашивают да еще Михайлу.
— Кто такой? Зачем? — крикнул старик, направляясь к двери. Но в это время в дверях показался Яковлев с Тертием Захарычем.
Старик остановился. Он знал Яковлева. Узнал Яковлева и молодой Верещагин. Сердце молодого человека сжалось и заныло. Он понял, что пришли за ним именно. Анна Алексеевна стояла, как одурелая.
— Именем закона, — начал спокойно Яковлев, — как следственный пристав, приказываю всем оставаться на своих местах.
Все и без того не трогались с мест.
— Я арестую всех! — добавил он, поочередно взглядывая на тех, кого он должен был арестовать.
Все стояли и молчали. Один только старик Верещагин, понурив голову, тихо проговорил:
— По грехам моим воздается мне.
XX
Началось уголовное дело о «государственном изменнике». Изменником, без сомнения, явился молодой Верещагин. Пошли допросы и дознания, с сильнейшими увещеваниями от священника и «присутствия». Испуганный Верещагин в ответах начал путаться. Сначала он сказал, что нашел газету на Кузнецком мосту и перевел из нее речь Наполеона. Потом объяснил, что он таковую газету получил на почтамте, вследствие чего был замешан в дело и директор почты Ключарев и впоследствии сослан на поселение в Вологду. О Лубенецком Верещагин не сказал ни слова, не сказал даже того, что он в его кофейне взял «Монитер» и перевел из него вышеозначенную речь.