— Отчего ж не продать? Продам!.. Но… только… извините меня… не дешево…
— Сколько вам?
— А как бы вы думали?
— Мне все равно!
— Ведь мы трое, не один я, — придется платить всем.
— Всем? — поднял голову Метивье.
— Ну, разумеется, всем, а то как же!
— А… — протянул француз и обратился к Грудзинской:- Вам сколько прикажете?
Грудзинская выпучила на него глаза и не отвечала. Метивье обернулся к Лубенецкому:
— Вам?
— Дорого-с! — ответил, делая насмешливую гримасу, Лубенецкий.
— Однако?
— Вот пусть вам скажет Гавриил Яковлевич.
— Я каждому плачу по сто червонцев, — проговорил отчетливо Метивье, ни к кому, собственно, не обращаясь. — Угодно?
Яковлев надул губы:
— Маловато-с, батюшка, маловато-с. Самому дороже стоит.
— Сколько же?
— Да как бы вам сказать, — зачесал в затылке Яковлев, — не мешало бы еще прибавить столько же.
— А! — взялся за голову француз, — еще столько же! Это, стало быть, шестьсот?
— Да-с, шестьсот-с, — осклабился сыщик. — Да и то, по правде сказать, не особенно-то много… Дело, знаете ли, такое… Самому дороже стоит. Верьте мне, как честному человеку, — дурачился Яковлев…
— Хорошо, я согласен на шестьсот, — проговорил сквозь зубы Метивье.
— В таком случае позвольте получить, — произнес злорадно сыщик, делая легкое наклонение корпусом.
— А, получить? — как-то особенно воскликнул Метивье и направился в соседнюю комнату. — Хорошо, я сейчас вынесу, — докончил он уже у самой двери и скрылся за нею.
Яковлев быстро очутился у этой двери.
— Держите ухо остро и — берегитесь!..
— Я это предвидел, — прошептал Лубенецкий, переседая к Грудзинской.
Грудзинская сидела и недоумевала, что все это значит.
XVIII
Когда Метивье вошел в отдельную комнату, оставив гостей, он прежде всего опустился на минуту в кресло, чтобы хоть сколько-нибудь отдохнуть от нахлынувших на него чувств неожиданности и негодования.
Непрошеные гости засели в его воображении какими-то чудовищными призраками..
Метивье боялся их. Они были страшны для него, и он смутно чуял в них своих непримиримых врагов. И тем более они поражали его, что он не знал, чего они, собственно, хотят от него и что за цель их преследования.
И странно, больше всего испугала его панна Грудзинская.
Насколько она сначала очаровала его, настолько теперь казалась ему страшной и таинственной.
Ее неожиданные улыбочки, ее взгляды и даже продолжительное молчание казались испугавшемуся доктору чем-то многозначительным.
Он решил, что именно она, а не кто-нибудь другой, и есть настоящая виновница всей этой комедии, превратившейся для него в драму, что именно она и руководила несколько минут назад всеми действиями Яковлева.