— Не угодно ли еще? — предложил Лубенецкий, указывая на пенник.
Тертий Захарыч выпил.
«Какая, однако ж, он каналья!» — думал Лубенецкий, измеряя взглядом гаденькую фигурку Тертия Захарыча, который, сидя, в свою очередь, исподлобья пронизывал глазами Лубенецкого, размышляя: «Нет, брат, шалишь! Мы и не с такой сволочью ладили, а то ты тут вздумал!.. Ну-ко вот, посиди, а мы тебя ошпарим потом, как индейку… Что-то ты тогда скажешь, жид проклятый!»
— Ну что ж! Что скажете-то? — спросил его жид проклятый, которому поскорее хотелось узнать причину посещения горбуна.
— Дело серьезное-с, размышления требующее, — проговорил Тертий Захарыч, пропуская еще чарочку.
— С чьей стороны?
— С вашей-с.
— Например?
— Позвольте получить задаточек — объясним-с.
— Давно бы так и говорили! Сколько?
— Сколько пожалуете. Мы народ бедный.
— Пять карбованцев довольно будет?
— Спасибо и на том. А уж после позвольте прибавочку пожирнее.
— Какое дело?.. Если так — я за платой не постою. Если же вы меня вздумаете обмануть, то, извините за откровенность, я со сволочью сам сволочью делаюсь.
— Нет, зачем же-с!.. Мы на чести… Позвольте получить…
Лубенецкий кинул ему деньги. Тертий Захарыч взял их осторожно.
— Теперь можно-с… теперь-с дело совсем другое… — проговорил он, засовывая в карман золотые, и рассказал Лубенецкому о докладе, который приготовляет Яковлев, обещая доставить ему копию.
— А… ну что ж… и прекрасно! — сказал, выслушав Тертия Захарыча, Лубенецкий. — Доставьте: заплачу… Во всяком случае, вещь любопытная. Я люблю любопытные вещи. И скоро доставите?
— На днях-с будет готово…
IV
Лубенецкий с Сироткиным расстались чуть ли не приятелями. Сироткин, обрадованный легким, совершенно даровым получением карбованцев, долго и низко раскланивался с Лубенецким, весьма много возвысившимся в его глазах, — такова уж сила денег. Лубенецкий же, в свою очередь, обрадовавшийся случаю узнать кое-что про таких же птиц, как он, пожимал Тертию Захарычу руку и приглашал бывать у него в кофейне запросто, по-приятельски. Тертий Захарыч обещал не забывать столь приятного для него приглашения. Дело вообще приняло хороший оборот для обеих сторон. Тем не менее встреча с письмоводителем сыщика произвела на Лубенецкого не особенно-то приятное впечатление. Но тут не были виновниками ни Тертий Захарыч, ни предмет, о котором шла речь. Лубенецкому просто взгрустнулось по поводу этой встречи. Какая-то «дичь» и дрянь полезли в его голову и начали затрагивать давно зажившие раны. Вспомнил он свое детство, грязное и бессмысленное, вспомнил свои первые подвиги на поприще «наживы» и «обмана», вспомнил первые впечатления молодости, первые силы, первые радости, вспомнил, наконец, и свою первую встречу, встречу чисто деловую, с панной Грудзинской, которая сделалась для него в настоящее время каким-то идолом, каким-то духовным олицетворением счастья и наслаждения. Вспомнил — и непостижимая тоска охватила его. Гадко, мерзко сделалось ему за себя.