На звоннице вновь увенчанных двуглавым орлом проездных ворот мелодично били старинные часы. Опушенные инеем, неподвижно дремали раскидистые деревья. Несмотря на довольно ранний час, в парке уже было полно гуляющих. В воскресенье тут всегда бывало многолюдно. В теплых платочках спешили к церкви старушки-богомолки. Плыли в сияющей синеве небес голубые, с золотыми крестами и белыми звездами купола-луковицы…
Заказав молебен и отстояв половину службы — Зайка, поначалу зачарованная церковным великолепием, вскоре устала и попросилась на улицу. — Настя с дочерью еще долго бродила среди ослепительных зимних пейзажей любимого Коломенского. Это дивное место нравилось ей в любое время года. Но особенно, конечно, осенью. Все здесь было прекрасно, все радовало глаз живой стариной, русской простотой и душевностью. И древние белокаменные палаты. И малиновый мелодичный звон надвратных часов. И привезенные из далеких мест, чудом уцелевшие деревянные постройки. Высокий берег с наведенными на уснувшую реку старинными пушками. Диковинные нервные силуэты обнаженных деревьев. Церковь Иоанна Предтечи на высоком противоположном холме за оврагом. И наконец, неудержимо устремляющийся к пречистой синеве сказочный белоснежный шатер храма Вознесения Господня…
Такой красоты Настя не встретила даже за границей. Там было одно. Здесь — другое, родное и милое. Лишь вдали от родины Настя неожиданно поняла, что сердце ее неразрывно принадлежит России. Одна мысль о том, что ей суждено расстаться со всем этим навеки, наполнила бы Настино сердце смятением и болью…
После прогулки и последовавшего за нею обеда Настя почему-то принялась разбирать в шкафу свои вещи и провела за этим занятием все оставшееся до вечера время. Перед завтрашним днем у нее было много забот. Предстояло собраться самой и вдобавок собрать Зайку. Проверить, как она приготовила уроки. Выкупать девочку и уложить спать.
Озабоченная отсутствием папочки, Зайка то и дело приставала к Насте с безответными вопросами. Пришлось сказать, что его неожиданно отправили в командировку. Настя бы даже не удивилась, если бы ненароком сказала правду. Муж по-прежнему не давал о себе знать. Но сердцем Настя чувствовала, что он жив и у него все в порядке. Разумеется, чем бы он там ни занимался, можно было улучить минуту и позвонить домой — если не жене, то хотя бы дочери. Оставалось думать, что у Константина Сергеевича неожиданно возникло какое-то исключительно важное дело.
«Еще не всю мне расплескали душу! А может быть, в соломинке она… — вторя Насте, с легкой хрипотцой пел простуженный стереопроигрыватель. — И если растеряюсь или струшу — накроет неслучайная волна…»