Пистолет у него действительно был. Газовый. Больше для отвода глаз, нежели по необходимости. В случае чего, он и без пушки прекрасно мог бы обойтись. Незадолго до этого Князь слинял во Францию, и таскать в кармане ствол, пусть и зарегистрированный, было уже незачем.
И вот надо же: на суде, устроенном едва ли не на следующий день и откровенно походившем на фарс, эта, в сущности, невинная игрушка внезапно превратилась в «ТТ».
Обвинение было серьезным. Мало того, что он при задержании осмелился оказать сопротивление сотрудникам ФСБ — и какое сопротивление, весь дом на ушах стоял! — так вдобавок еще угрожал им этой злополучной пушкой, которую до суда даже не видел.
Приговор последовал незамедлительно: четыре года. Эх, будь в Москве Князь — не пришлось бы Глебу сидеть в этой зарешеченной клетке со скамьей и скрежетать зубами от бешенства. Но Князь тогда уже и сам ходил по самому краю…
Помнится, в первую минуту Глеб даже подумал, что, при столь весомых обвинениях, приговор оказался исключительно мягким. Но это только в первую минуту.
Потом была пересыльная тюрьма. Вонючий, заплеванный пол «вагонзака». И пудовые сапоги вохровцев, зверски выбивавших из новоявленного з/к строптивую душу…
Нет, в зоне он устроился неплохо. В глубине души всегда был готов к такому повороту судьбы. Должно быть, это гены его раскулаченного деда. Если уж угораздило тебя родиться русским, то от сумы да от тюрьмы не зарекайся.
Местные урки поначалу пытались было на него наезжать. Скорее для порядка. И он для порядка окоротил их соответственно. После этого его уже никто не осмеливался тронуть. Даже самые крутые паханы предпочитали водить с Глебом тихую дружбу. Чем-то он им понравился. Не человек был — кремень.
Кстати пришлась и полученная в юности рабочая специальность. Еще сопливым пацаном Глеб работал в Воронеже на механическом заводе учеником токаря.
Запросто встал к станку, проверил заднюю бабку, специальным ключом зажал в шпиндель ржавую болванку. Сколько лет прошло — а надо же, руки все помнят…
Известие об освобождении застало его за работой. Начальник смены, вольный, подошел к нему, дружелюбно похлопал по плечу.
— Кончай работу, пролетарий! — усмехнулся он. — Тебе тут, говорят, амнистия вышла по случаю очередных выборов…
Сняв очки, Глеб смерил его презрительным взглядом.
— Да пошел ты!..
— Ну, дело твое… По мне хоть добровольно оттруби до конца срока, ха-ха. Может, почетную грамоту получишь…
Выругался и ушел.
Сердце в груди у Глеба захолонуло, дало перебой. Непослушными руками он остановил станок. Сбросил с плеч долой старый, вдрызг промасленный рабочий халат и, не выпуская из рук очки, недоверчиво зашагал в лагерную комендатуру.