Федор Агеевич вертелся как белка.
— Слушай, уйми ее, она меня заговорила, — взвизгнул Шик, и Федор Агеевич добросовестно перевел.
И еще я узнала: эти идиоты повезут меня с завязанными глазами, как будто, если бы меня везли с открытыми глазами, я могла бы понять месторасположение этого зловещего дома. Хотя кто его знает? Можно по дороге заприметить какой-нибудь собор или статую.
— А пока, Маш, ты будешь жить в подвале, — сказал мне Федор Агеевич.
— В подвале так в подвале, но имейте в виду, если там мыши, то мое обещание не орать пропадет втуне. И остановить меня сможет только автоматная очередь, — я опять вспомнила девицу с микропередатчиком в животе и начала смеяться.
— Маш, ну успокойся, все будет хорошо… — заблеял Федор Агеевич.
— Да заткнись ты! — прикрикнула я.
Шик совершенно по-русски почесал в затылке.
— Если не выключать свет, мыши из нор не полезут.
Ужо мне, как я могла не смеяться, попав в такую нелепую, совершенно неправдоподобную ситуацию? Со стороны все выглядело необычайно глупо! Первым по узкой, крутой, затхлой лестнице шел Шик с фонарем «летучая мышь» в руке, за ним, хромая, — коленки болели нестерпимо — ковыляла я, замыкал шествие Федор Агеевич, он нес плед и одеяло.
Подвал был обширен и крепок. Обычно в домах старье относят на чердак, здесь функцию кладовки выполнял подвал. Наверное, раньше здесь хранили вино, потому что я увидела черные от времени бочки в углу. Все остальное было — старый хлам, поломанная мебель и вообще какая-то дрянь, оставшаяся от жизни. Здесь было что-то отдаленно похожее на наши салазки, какие-то колеса, ветхая сбруя от давно ушедших в мир иной лошадей, здесь была битая посуда, непонятно, почему ее своевременно не выбросили, а держали черепки в ветхом и грязном ящике, узлы со старым тряпьем, зонты с поломанными спицами. На расчищенном от барахла пространстве лежал зеленый матрас, мой старый знакомец, тот самый, что украшал когда-то багажник машины с плохим номером. На него были брошены плед и подушка. То есть я могла чувствовать себя относительно комфортно.
Перед уходом двое моих тюремщиков быстро поговорили о чем-то, после чего Шик вышел и спустя малое время вернулся с большим ведром, закрытым крышкой. Я поняла, что это вместилище должно было выполнять функцию параши.
— Спокойной ночи, — сказал Федор Агеевич и поклонился не просто уважительно, но даже с некоторым подобострастием, словно я была особой царской крови.
Потом они вышли, щелкнул ключ в замке, и все стихло. Не могу сказать, чтобы я страшно, чудовищно, как и полагалось бы в этой ситуации, трусила. Любопытство было сильнее. События этого вечера настолько не укладывались в привычное для меня течение жизни, что я не могла поверить в трагическое окончание этого фарса. Но как бы это выразить? Сюжет мне не нравился. Во всем была фальшь. Как-то не так это бывает, когда захватывают заложников. И бандиты должны выглядеть иначе. Заложников берут отчаянные люди — мышцы, напор, пистолеты, страстность — мачо, одним словом, а тут два каких-то недоноска. Про Шика вообще говорить не хотелось, а Федор Агеевич явно потёк. А ведь такой красавец был!