Бабка Вера, маленькая, круглая, как колобок, была одинока, из всей родни один племянник Вовик. Вся деревня переживала, кому достанется ее богатство. Вовик жил в поселке и по субботам приезжал к бабке на мотоцикле. Бабка Вера прытко взбиралась на заднее сиденье, обхватывала племянника за плечи и улетала в клубах пыли в баню. «Вовке все достанется», — говорили оптимисты. «Держи карман шире, — не соглашались другие. — Вовка ей седьмая вода на киселе». — «Дак она ему завещание напишет», — упорствовали первые. «Завещание… Эдак каждый может завещание написать. Не получит Вовка ничего!»
— Говорят, — продолжала жаловаться старуха-соседка, — слово надо знать. А какое слово? Простая я. Никто меня такому слову не научит, за так не подарит. Сама, Ань, видишь, горю я на работе. Ведь все моими руками…
Да, в этом семействе «слова» не знали.
У Юрки были сложные отношения с коровой, а у меня с хозяином-трактористом. Мы часто оцениваем людей необъективно. Если человек тебе симпатичен, то это веское положительное дополнение к его образу, ты все ему прощаешь. Но если тебе он неприятен, иногда сам не знаешь за что, уши у него не той формы, — ты наделяешь его массой отрицательных качеств. Это идет подсознательно, помимо твоей воли, и хотя умом понимаешь, что человек хуже или, наоборот, лучше твоей оценки, ничего не можешь, да и не хочешь с собой поделать.
Старуха-мать мне нравилась, тракторист — нет, поэтому в их спорах я была всегда на стороне матери. Но не только этим я его раздражала. Видно, сам мой вид — загорелый, дачный, беспечный — был ему неприятен. Не последнюю роль в ухудшении наших отношений сыграл велосипед «Орленок», так и не купленный в Москве, хотя просил нас об этом тракторист неоднократно.
«Орленка» сосед придумал для сына Сережи, единственного ребенка в деревне, которому предстояло осенью идти в первый класс. Все советовали отдать мальчика в интернат, чтобы не месил он грязь по бездорожью в поселок, не плутал по зимним полям. Но тракторист категорически отказывался. Если и была у него к кому-нибудь нежная привязанность, то это к сыну, хоть и ругал он его на всю деревню за малейшую провинность. Сережа, толстый шепелявый мальчик, пользовался пока единственным видом транспорта — «конем богатырским неозвученным», эдаким розовым пластмассовым чудом на колесах. Представить его на «Орленке» было трудно. У меня дух замирал, когда я представляла, сколько затрещин и брани высыплет отец на его белокурую голову. Жалко мальчика. Но родители рисуют для детей свои картины счастья и для их реализации идут на любые жертвы.