— А когда я спрашивала про труп, хозяйка говорила какое-то неудобоваримое слово и делала руками вот так… Что бы это значило?
— Расчленили, наверное, и по Парижу разбросали.
— Какой ужас ты говоришь! — поморщилась Алиса. — Полиция появилась здесь два дня назад. Но для нас это не важно. Главное, что всю банду выловили.
— А это значит, — согласилась я, — что нам совершенно нечего бояться и не надо идти в ихнюю префектуру. Так?
— Так.
Неторопливо шествуя в направлении к дому, мы решили несколько разнообразить себе прогулку, для чего перешли по мосту через железную дорогу и попали в еще нехоженый район Пализо. Это было подсознательное желание утвердиться в своей безопасности, самим себе показать полную раскрепощенность. Нам хотелось пройтись по красивой улице, которую мы давно заприметили, и заглянуть в окна особняков. Я с детства люблю это небезукоризненное с точки зрения морали занятие. Обычно чужие окна успокаивают.
Мы шли медленным шагом, обменивались ничего не значащими фразами, как бы напоминая себе: все наши страхи остались в другом измерении. Погода, вишь, особенно хорошая, говорили мы, и как-то особенно сухо, и резедой, вишь, пахнет. Ты о’кей? Я о’кей, совершенно о’кей, вот даже остановилась полюбоваться псевдосредневековыми башенками и балкончиками, их так живописно обвивает плющ.
Но бывают минуты: смотри не смотри, ничего не увидишь. Город закрылся от нас, их заграничная жизнь протекала за жалюзи, ставнями и шторами. Что и говорить, горожане имели на это право. Но Пализо словно подчеркивал, что он сам по себе, мы сами по себе. И ни к чему им наша любовь, мы даже не гости, но инородное тело, как залетевший из Азии ветер или упавший с северных облаков град. И с чего я взяла, что Пализо к нам благорасположен?
Ветер, не привычный суховей, а зябкий и влажный, пробежал по кустам, зашуршал брошенным на землю пакетом. Я оглянулась как-то слишком быстро, и Алиса тут же положила мне руку на плечо.
— Что?
— Ничего…
— Как — ничего? Разве у тебя нет чувства…
— …что за нами кто-то наблюдает?
Ее глаза отразились в моих, и во всех этих глазах был стоячий ужас. Через мгновение мы уже бежали. Не могу сказать, дескать, я никогда так не бегала, наверное, в молодости я была шустрее, но за последние десять лет я так не выкладывалась. Дыхание мое было сродни пару, который с шипением бьет через неплотности в стыках труб где-нибудь в старой бойлерной. На шаг мы перешли только тогда, когда наш домик-крошечка был в пределах видимости.
Около двери я сказала:
— В Клюни я завтра поеду одна. Ты останешься с Галкой.