– Как тебя зовут?
– Эмилия.
– Фамилия?
– Родберг.
– Где живешь?
– Кадастик, третья улица, дом двадцать три.
– С кем?
– Что «с кем»?
– Живешь с кем?
– С отцом и бабушкой.
– Сколько тебе лет?
– Пятнадцать, скоро будет шестнадцать.
– Ты была пять дней назад на поденке у господина Кербаума?
– Не знаю такого.
– Тогда почему ты от него сегодня побежала?
– От кого?
– От Кербаума.
– Я же говорю – не знаю такого.
Цейзиг сжал кулаки и стиснул зубы. Помолчав секунд десять, продолжил допрос:
– Ты была сегодня на рынке?
– Была.
– Что ты там делала?
– На поденку нанималась.
– Почему ты побежала?
– Испугалась.
– Кого?
– Лысого.
– Кербаума?
– Не знаю я никакого Кербаума!
– Ну хорошо, не знаешь, так не знаешь. Почему ты испугалась лысого?
– Я думала, что он мне предъявит за вещи, а я их не брала!
– А кто взял?
– Альма.
– Как фамилия Альмы?
– Карафин.
– Где она живет?
– На Военном поле.
– Дом какой?
– Как какой? Обычный, деревянный.
– Уу-у-у! Номер какой у него?
– А, номер! Я не знаю.
– Хорошо. Почему ты думала, что Кербаум тебе предъявит за вещи, коли их взяла Альма, а не ты?
– Да не знаю я никакого Кербаума!
– Я больше не могу! – простонал Цейзиг и повернулся к присутствующим: – Михельсон! Допросите ее сами, составьте протокол и принесите мне. Я у себя в кабинете. Тараканов, сделай мне чаю.
Осип Григорьевич замялся было, но потом пошел к стоявшему в конце коридора самовару.
Поставив перед начальником стакан в подстаканнике, он попросил:
– Херра Цейзиг, мне бы удостоверение какое.
– Зачем оно тебе?
– Как зачем? Сегодня вот – почти час потерял из-за того, что удостоверения не было, а если бы не знакомый районный – вообще могли бы в кордегардию посадить. А барышню отпустили бы.
Цейзиг открыл верхний ящик письменного стола, порылся в нем и, достав жетон с серебряным львом на голубом поле, протянул его Тараканову.
– На, это тебе вместо удостоверения. Не потеряй, смотри!
– Благодарю, херра начальник.
– Не за что. Да, иди машину заправь, я тут бочкой бензина разжился, ее ломовик на заднем дворе выгрузил.
Михельсон допрашивал задержанную более часа. С ее слов вырисовывалась следующая картина.
Дружили они с Альмой давно, почти три года, матерей у обеих не было, это их и сблизило. Вместе ходили пасти овец, вместе на поденку, вместе – на танцы. Часто «снимали» хорошо одетых старичков, а потом «разводили» их на деньги. Пять дней назад их нанял «лысый дед». Квартира у него была богатой, и они с Альмой даже немного поспорили, кому под деда ложиться. Кинули монетку и выпало ей, Эмилии. Но, как она ни старалась, лысый на нее никакого внимания не обращал, все на Альму заглядывался.