Тем вечером, вдыхая едкий дым дешевого табака, Коля хотел пошутить, что вынужден отлучиться, потому что забыл привязать коня. Но сидящие вокруг коллеги покосились на него с авансами осуждения, будто заведомо разгадали пошлую шутиху на языке новичка.
Белобрысый Артемка – молодой артист из числа тех, кого сам Берестов почитал второпланщиками, – тут же взялся наливать цыгану. Николя на это косился, хмурился, гнул губы и едва ли не фыркал, что не укрылось от Людмилы Сёминой – милой мышки, которой, по глубокому Колиному убеждению, больше подошла бы сцена поселкового ДК.
– Это Зурало Годявирович, – призраком возникнув за плечом Берестова, пояснила Людочка. Указала стаканчиком в угол и придвинулась на интимную дистанцию. – Но мы все чаще называем его просто дядя Зурало. Ах, какие же чудесные у него руки!
– Зав монтировочным цехом? – уточнил Коля, надеясь, что в голосе не просквозит презрения.
Людмила замялась. Так, будто была безнадежно влюблена в пожилого цыгана, чем невольно вызвала у Берестова щипок непрошеной тревоги.
– Можно и так сказать… Вы поймете, Николай, просто чуть позже, – наконец ответила девушка. – В его… круг обязанностей, так скажем, немало входит. Он и по реквизиту, и художник-декоратор, а иногда даже и помощником заведующего постановочной частью.
Говорила она негромко и все норовила прильнуть поближе, чтобы слова не тонули в общем гуле хаотичного актерского застолья.
– Но в любом деле он поистине кудесник! Настоящий проводник между нашей оскудевшей на чудеса многоэтажной материей и таинственным миром священного вдохновения, куда заказан вход простым смертным. А хотите, пойдем в карманы, я вам покажу его недавние работы?
Николя не хотел и с вежливой улыбкой отклонил предложение Люды. Теперь он видел точно – она была мила, тупа, бесперспективна и слаба на передок. Другое дело – прима Черногорова, эффектная, как взрыв петарды в коробке с конфетти. Тамара. Увядающая, но умело маскирующая это обольстительностью тигрицы и магнетизмом настоящей la femme fatale. С ней бы изучить склады декораций за сценой Коля сходил, и, возможно, даже дважды.
Дядя Зурало потягивал красное вино и искоса наблюдал за новеньким сквозь дымную вуаль. Время от времени отвлекался на чей-то вопрос, на который отвечал с едва ли не отеческим благословением, похлопывая собеседника по предплечью…
А уже через пару дней, в среду, Берестов понял, что его спонтанная неприязнь к цыгану возникла вовсе не на пустом месте – он просто тонко чуял, вот заведомо нос и кривил.
Случилось это перед дебютным участием Николая в «Промерзшей почве». Аккурат на третьем звонке, когда «чердачники» вдруг продемонстрировали ему не просто странную, но и весьма оскорбительную традицию…