Смотрю вдаль. Ори исчезла. Не спрашиваю, видели они ее или нет. Конечно, не видели. Им это не под силу. Даже Майлзу.
– Пойдем туда, – говорит он.
Почему так настойчиво меня туда зовет? Неужели думает, что, оказавшись внутри, я пойму что-то такое, чего не пойму снаружи?
Незачем меня подстрекать. Мне самой нестерпимо хочется туда войти. Столько вопросов, на которые надо получить ответ. Как чувствует себя человек, очутившись под этой крышей, за этими толстыми стенами? Пробирает ли мороз по коже, так что хочется укутаться в свитер? Или, наоборот, прошибает пот? Можно ли вытянуть ноги, лежа на койке? Подушки там есть? Что будит по утрам – окрик охранника или сирена? Разрешают поспать подольше в субботу, или за решеткой все дни текут одинаково?
Раньше я гнала от себя эти мысли, а теперь они вдруг мной завладели. Захотелось знать все. Приходилось ли раздеваться догола, когда обыскивали? Случались ли изнасилования? Например, в душе? И как вообще одна девушка может изнасиловать другую? Бывали ли бунты? И если да, били потом охранники или нет? Если да, то дубинками? Или электрошокерами? Как это, когда тебя бьют электрошокером? Наверняка тут действовал целый свод правил. Сбивались ли девочки в группы? И если да, то как – белые с белыми, а чернокожие с чернокожими? А к какой тогда следовало примкнуть, если ты, например, мулатка, как Ори?
Конечно, я никогда не задала бы подобных вопросов вслух. Хотя в голове их вертелось по-прежнему бесчисленное множество. Как это, когда тебе вот-вот должно исполниться шестнадцать, а ты попадаешь сюда после суда, на котором ты отказалась говорить – удивительно и бессмысленно, но у Ори наверняка были на то свои причины, – а затем вошла в эту дверь, вот как мы сейчас, и увидела гулкий пустынный холл, и поняла, что это конец, здесь теперь твой дом?
Внутри темно и отвратительно воняет, пол усыпан битым стеклом. Отовсюду сочится вода; от влажности на коже сперва выступает испарина, а уже в следующую секунду все тело охватывает леденящий холод. Всюду следы разрухи – висящие на одной петле двери, выбитые окна, исписанные стены. Кажется, что так было всегда, хотя я понимаю, что этот холл выглядел совсем иначе, когда ее привезли.
Сарабет, Майлз и Томми крутятся где-то рядом, но мне до них дела нет. Мне хочется пережить то же, что и она, пройти ее дорогой.
Если бы я предстала перед судом, меня все равно не упекли бы сюда, родители легли бы костьми, но этого не допустили. За Орианну Катрину Сперлинг никто не вступился.
У Ори дома был крошечный садик, она обожала с ним возиться. Когда мы с мамой заезжали за ней по пути на балет, Ори встречала нас с выпачканными коленками. Она дарила маме букеты, однако цветы были слишком яркими для нашей гостиной, и мама ставила их в вазу без воды, так что на следующий день они засыхали.