Я набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула.
— Мой портрет Фиби. Он… он испорчен! А мой плакат «Черепана» разорван надвое. Я поняла, что это дело рук Итана. Ну и побежала к нему.
— Твой плакат? — перебила мама. — А ты уверена, что рамка просто не упала со стены?
— Я уверена, — отрубила я. — Вбегаю я в комнату Итана. А его там нет. Он был в душе. Но… болванчик. Он… он СЕЛ!
Я заметила, как мама с папой переглянулись. Мама прижала руку к моему лбу.
— Нет у меня жара! — завопила я и оттолкнула ее руку. — Выслушайте меня. Болванчик сел сам по себе. И он заговорил. Он сказал: «Ты мне не нравишься. Бритни». Я это не придумываю. Он мне так и сказал.
— Ты заснула, — сказал папа, потирая подбородок. — Тебе приснился кошмар. Помнишь, как ты когда-то ходила во сне?
— Папа, мне тогда было три годика! — закричала я. — Я не спала! Я только что вернулась от Молли. И сна у меня ни в одном глазу.
Я вскочила на ноги, дрожа всем телом.
— Вы будете мне верить или нет?
Мама похлопала по диванной подушке:
— Сядь, Брит.
Я помотала головой и скрестила на груди руки.
— Как прикажешь тебе верить? — сказал папа. — Это же безумие.
— Болванчик не разговаривал, — добавила мама. — Итан сыграл с тобой шутку. Он, видимо, сидел под кроватью. Или притаился в чулане.
— Сдается мне, ты слишком много времени проводишь у Моллоев, — сказал папа. — С Дикарем Моллоем и его чудными куклами. Они и заронили тебе в голову бредовые фантазии. — Он пожал плечами. — Может, тебе не следует так часто видеться с Молли?
— Что-о? — взревела я. — Я что, должна лишиться лучшей подруги из-за этого злобного маленького паскудника?
— Не называй его злобным маленьким паскудником, — возмутилась мама. — Он твой двоюродный брат. Он член семьи. И он нуждается в нашей помощи.
— Нам нужно, чтобы ты повзрослела, — сказал папа. — От диких выдумок про оживающего болванчика никому пользы не будет.
— Папа, я это не выдумала, — проговорила я дрожащим голосом. Руки снова сжались в кулаки. Я чувствовала, что выхожу из себя.
Я до боли закусила губу. Ни за что при них не расплачусь.
— Я знаю, это звучит бредово, — проговорила я, — но болванчик живой. И он — зло!
Они вытаращились на меня, как на сумасшедшую.
Я развернулась и выбежала из гостиной. Влетев в свою комнату, я захлопнула за собой дверь.
Я бросилась на постель. Но плакать не стала. Я была слишком зла, чтобы плакать.
Мои собственные родители отказались меня выслушать. Отказались мне верить. Мои собственные родители отнеслись ко мне, как к ненормальной.
Я перевернулась и посмотрела на свой разорванный плакат, на портрет собаки с уродливыми красными кляксами.