– А насчет мази, справишься без меня?
– Справлюсь.
Аврора не настаивала, она сделала вид, будто верит его решительному виду. Чтобы она смогла намазать его мазью, ему пришлось повернуться на бок насколько возможно, хотя любое движение причиняло ему боль. И она стала нежно гладить эту поверженную силу, эту гору пронизанных болью мышц. Людовик закрыл глаза, ничего не сказав. Сначала лекарства, потом еще последнее сообщение – из-за всего этого он болтался в каком-то ватном полузабытьи.
Прежде чем уйти, она хотела поговорить с ним, собиралась ему сказать, что несчастный случай с Кобзамом ее спас, иначе в этот самый момент ей пришлось бы противостоять им обоим, и Фабиану, и Кобзаму. Пришлось бы драться всеми доступными средствами, чтобы спасти свою фирму и вырваться из их когтей, наверняка это вымотало бы ее, обескуражило, со временем она, быть может, и победила бы их, но ради какого результата? Чтобы все снова делать как раньше, снова тащить эту фирму на своем горбу, став еще более одинокой, чем когда бы то ни было, измученной неделями судебной волокиты, не говоря о том, что пришлось бы все начинать сначала, снова завоевывать доверие своих работников, снова мобилизовать их… Она ни за что не выдержала бы всего этого. Тогда она четко все ему высказала, сказала, что ее ремесло перестало быть тем, чем она хотела бы заниматься, так что это настоящая удача – все пересмотреть, снова начать с нуля, сегодня молодые модельеры, которые все только начинают, делают это в одиночку или вдвоем, как сами себе предприниматели, как ремесленники. Для нее это было бы идеально – производить маленькими партиями с хорошими посредниками, но она больше никогда не будет заниматься производством в крупных масштабах, ей омерзительна такая жизнь, она даже не сознавала, что тонула в такой жизни. И вдруг почувствовала себя новой, легкой, у нее появилось ощущение, что это ее новый дебют…
Он слушал, не веря, думал, что она блефует, просто преуменьшает ужасные последствия его вмешательства, чтобы он не винил себя.
– Уверяю тебя, Людовик, вот уж действительно не было бы счастья, да несчастье помогло; я больше не желаю тратить жизнь, давление – это не та жизнь, которую я хочу…
От этого бальзама приятно пахло, смесь камфары и арники. Аврора была поглощена ласками, которые расточала ему. Чувствовала, как расслаблялась его спина под кончиками ее пальцев, Людовик колыхался в каком-то полусне, однако было еще кое-что, что она непременно хотела ему сказать, прежде чем уйти. Но он уже спал. Тогда она сказала это себе самой. Говорила сама с собой так, словно этот мужчина слушал ее… Я не могу переделать заново свою жизнь, но и не могу жить без него, его присутствие слишком драгоценно для меня, оно наполняет меня, делает полнее, рядом с ним я становлюсь сама собой и необычайно четко это чувствую. Это неимоверный выбор – покинуть человека, с которым живешь, с которым стала строить свою жизнь много лет назад, с которым завела общих детей, это решение невозможно принять, потому что оно разверзнет слишком много пропастей. Порвать с ним – значит согласиться разрушить свою жизнь, а также жизнь других, тех, кто тебя окружает, рискуя все лишить равновесия. Расстаться – значит снова дать себе жизнь, но это значит также дать жизнь другому, расстаться – значит дать жизнь куче людей, потому-то мужчины и не способны на это, давать жизнь, этого они не умеют делать. Только этого мужчину под кончиками моих пальцев я люблю больше, чем он думает, он даже не догадывается, до какой степени, и чтобы не пугать его, я ему этого не скажу. Во всяком случае, не сейчас.