Он встал и заходил по кабинету, сжимая и разжимая кулаки. При всем своем желании я ему ничем помочь не могла. Босс раздраженно заговорил:
— Нас ведь не могут охранять вечно! И мы не можем здесь сидеть взаперти, опасаясь высунуть нос наружу. А ведь нам нужно работать, зарабатывать деньги, сама понимаешь…
— Понимаю, — робко бросила я, видя, что он больше успокаивает свою совесть, чем меня.
— И потом, у нас на руках нет ни одного стоящего доказательства их вины. Трупа Светланы нет, в отделе кадров аппарата Думы все данные о ней наверняка уничтожены. Мы даже не сможем доказать, что она там работала. С Петром совсем темное дело, и его наверняка замнут, если уже не замяли. А депутатскую неприкосновенность можно нарушить лишь на достаточно веских основаниях, которых у нас, увы, нет.
— Я все понимаю, босс. Не расстраивайтесь так. Главное, чтобы с Валентиной все было нормально. А матери скажем, что Петр приходил, потом ушел, и больше мы его не видели.
— Это я ей уже сказал, — поморщился он. — Она собирается идти в милицию, подавать в розыск. А там ей скажут, что сын убит неизвестными. На том все и кончится. Дочь, похоже, она не найдет никогда. Короче, все это очень печально и противно, но таковы обстоятельства, и они сильнее нас.
— Ничего, босс, я уверена, что все образуется. Пройдет время, и мы обо всем забудем. А этого Петкова все равно постигнет кара, не человеческая, так Божья. Он свое получит.
На следующий день я взяла отгул за свой счет — решила отоспаться. Неприятный осадок, оставшийся после этого дела, не покидал меня и когда я пришла в свою огромную квартиру на Новослободской, и когда принимала ванну, и когда наконец добралась до утки с яблоками, и когда уже легла спать в свою кровать с водяным матрасом. Все закончилось, как и было задумано: нам принесли деньги, мы отдали их несчастной Евгении Петровне, объяснив, что это Петр оставил их у нас, и она отправилась в милицию подавать заявление о пропаже сына. У нас просто язык не повернулся сказать, что его уже нет в живых — все равно ей об этом скажут, ибо труп был опознан и в данный момент находился в морге. Охрану босс отпустил, и до конца дня нас никто не беспокоил. Я даже сходила в магазин за продуктами и вернулась живая. За мной никто не следил, никто не пытался напасть или убить. Петков сдержал свое слово. Меня же не оставляла мысль, что самый лучший помощник депутата — это мертвый помощник. И пусть что-нибудь тяжелое упадет мне на голову, если я не права. Валентина чувствовала себя прекрасно, она очень обрадовалась, узнав, что я жива, и даже не подозревала о нашей с боссом не самой удачной в жизни сделке, виной которой отчасти была она сама. Все правильно, босс не имел права рисковать. Один раз Валентину уже чуть не убили, а в другой раз она могла погибнуть точно.