Я люблю тебя, Эбби. Эти слова я нечасто произносил, и если это случалось, то, должен тебе признаться, в глубине души сам в это не верил. Это моя драма, трагедия эмоционального инвалида: таким без толку принуждать себя, никто не осознает, какие усилия приходится прилагать.
Позвони мне, когда сочтешь, что наступило подходящее время. Я больше не буду пытаться вступить с тобой в общение. Я буду ждать столько времени, сколько потребуется. Если нужно, очень долго.
Я люблю тебя.
Дэвид
* * *
— Не сомневался, что это дело еще преподнесет нам сюрпризы, но то, что вы мне тут рассказываете, вообще ни в какие ворота!
Мы находились в гостиной. Хэтэуэй никогда еще не слушал меня так долго, ни разу не прервав одним из своих сарказмов. Я пересказал ему разговор с Лорой и свой визит к Лидекеру. По-видимому, он не сердился, что я продолжил свои расследования в одиночку.
— Не передадите мне сигарету?
Он раздавил окурок своей сигареты в пепельнице на низком столике и усмехнулся:
— Ну что, погрузились с руками и ногами? Вы растете в моих глазах.
— Можете, конечно, смеяться… Это все из-за вас: я опустошил пачку, которую вы у меня тогда оставили.
— Отлично, я буду чувствовать себя не таким одиноким… Есть еще одно, чего я не могу понять: учитывая все, что она знала, как Лора Гамильтон могла так долго хранить молчание?
Я зажег свою сигарету.
— Как раз это просто: она умирала от страха! Вы только представьте себе: один из ваших друзей исчезает и вы знаете, что здесь, возможно, замешано ФБР. И это в обстановке антикоммунистической паранойи. Вы же знаете эту эпоху, Хэтэуэй.
— Конечно, я часто вспоминаю об этой сволочи Маккарти. Я вот ни настолечко не был коммунистом…
— А я-то в этом сомневался.
— …но я считал, что все зашло слишком далеко. Все эти люди, за кем следили и кого арестовывали по одному подозрению, — бред какой-то.
— Думаю, Лора была в невыносимой ситуации: когда начинаешь врать или замалчивать, трудно дать задний ход. Чем больше времени проходит, тем больше вас начинают грызть сожаления.
Хэтэуэй покачал головой.
— Я чувствую, что дошел до предела своих возможностей, Бадина. Мы не переставая открываем новые следы, но так просто не может быть, потому что не может быть никогда! Работа каждого хорошего следователя — по мере возможности устранять неработающие версии… А теперь у нас нет никакой уверенности ни в чем. Любовник вашей матери, которому адресовано это письмо, ваш отец, личность которого, без сомнения, никогда не будет установлена, а теперь еще и этот агент ФБР… Сколько подозреваемых нужно еще добавить в этот список?