Нина посмотрела на меня с теми же нежностью и состраданием, как раньше, когда я расстраивался из-за пустяков, а она пыталась утешить меня.
— Все ошибки могут быть исправлены, Дэвид.
— Конечно, ты права.
Но в глубине души я думал: «Нет, Нина, твоя дочь так и не смогла исправить свои ошибки. Она заплатила за них своей жизнью…»
— Иди сюда, сядь рядом со мной.
Я снова занял свое место. Бабушка опустила глаза и стянула золотое кольцо с пальца.
— Что ты делаешь?
— То, что мне уже давно следовало сделать. Держи, я хочу, чтобы ты взял это кольцо.
— Нет, Нина, я не могу…
— Можешь. Теперь, когда я сказала тебе, что оно для меня значит, я знаю, что ты будешь беречь его. Я хочу, чтобы эта вещь была у тебя, и хочу дать ее тебе сегодня. Каждый раз, когда ты будешь смотреть на него, ты будешь думать о своей матери и обо мне. Ничего на свете не способно доставить мне большей радости.
Я знал, что бесполезно пытаться ее разубедить. Она взяла мою руку, положила кольцо на ладонь и с улыбкой закрыла ее. Мы смотрели друг на друга, больше не обменявшись ни единым словом. В первый раз за много лет у меня из глаз хлынули слезы, и, к своему большому удивлению, я ничего не сделал, чтобы их удержать.
23 января 1959 года, пятница
Элизабет зажгла сигарету. Проходящий мимо электрик извинился, что задел кабелем ее ноги. Она отошла и села на край кофра на краю съемочной площадки и тыльной стороной ладони отогнала дым, который шел прямо в лицо.
Ей хотелось бы поразмышлять, но она не была способна ни на какую разумную мысль. Весь день провела, двигаясь на полном автомате. Уже шесть часов съемки, и она знала, что большинство дублей будут непригодными. Харрис ничем не был удовлетворен: он жаловался на освещение, на кадрирование, выставленное помрежем, декорации, даже на ее игру. «Ты не слушаешь, Элизабет. Ты не сосредоточена! Я хочу, чтобы ты бродила по дому так, будто ты привидение». Вот этим она сейчас, скорее всего, и была: пустая раковина, которая прохаживается перед объективом, бесчувственная к окружающему миру.
Она снова подумала о телефонном звонке, на который ответила вчера вечером, о встрече, которая ждала ее на выходе из студии, и об этом отвратительном шантаже, который ей надо будет принять… По сравнению с мрачным будущим, которое маячило перед ней, все казалось ей несущественным.
Она выдохнула новый клуб дыма, положила сигарету на край кейса, затем скрестила руки поверх платья. Она нахмурилась. Ее пальцы… странное ощущение. Опустив глаза, она заметила, что на ней больше нет кольца. Она сделала усилие, чтобы сосредоточиться. Куда она его положила? Во время дневных съемок оно еще было на ней? Невозможно вспомнить… Нет, во время съемок она его никогда не снимала. У нее было обыкновение, придя, надевать его на другой палец, чтобы влезть в шкуру своего персонажа и дать Вивиан ее обручальное кольцо. Может быть, на ночном столике? Или в ванной комнате? В голове ничего не прояснялось. Больше десяти лет она никогда не теряла это кольцо, берегла как зеницу ока. Единственная памятная вещь, которая у нее сохранилась от отца…