До этого единственный раз, когда она поднесла сигарету ко рту, правда, не зажигая, был, когда она изображала Бэколл[63], которая, прислонившись спиной к дверному косяку, бросала Богарту[64]: «Огоньку не найдется?» Она обожала эту сцену из «Иметь и не иметь». Вот кто был для нее идеальной актрисой: женщина, способная одним брошенным искоса взглядом без долгих разговоров воспламенять сердца мужчин.
Она подчинилась, начав свой безмолвный диалог с камерой. Сперва, не думая ни о чем, она шагнула на сцену. Направленный на нее яркий свет мешал ей видеть Харриса. Это не имело значения. Взгляд, который она теперь ощущала на себе, принадлежал не режиссеру. Единственное, что имело значение, — камера. В этом неподвижном глазу циклопа воплощались миллионы других глаз, которые скоро увидят ее на всех экранах страны, — теперь она была в этом уверена. Ей больше не было страшно. Она поднесла сигарету ко рту. Дым хлынул в ее легкие, вызывая сильное ощущение жара и головокружение. Она не захлебнулась дымом и не закашлялась. Эта сигарета представлялась ей первой среди тысяч других. Если Вивиан курит, она тоже будет курить. Все проще некуда.
Она расплющила свою сигарету в пепельнице, стоящей у ног. Харрис все еще хранил молчание. Она опасалась, как бы он не прихлопнул ее одной из шаблонных фраз, которых она уже слышала слишком много: «Спасибо, мадмуазель, вам перезвонят». Вместо этого он поднялся с места, медленно подошел к сцене и произнес:
— Я не могу гарантировать, что вы станете звездой, но могу поклясться, что сделаю из вас актрису, настоящую… Возможно, самую лучшую из всех.
В дверь гримерки постучали. Затем дверь приоткрылась и показалось лицо ассистента режиссера, которого называли «мальчиком для битья» Харриса, а также его «глазами и ушами» на съемочной площадке.
— Мадмуазель, извините, что побеспокоил. Через пятнадцать минуток всем нужно быть готовыми к съемке.
Элизабет еле заметно кивнула.
— Спасибо.
Она закрыла глаза. Из самой глубины ее существа поднималось что-то вроде пластины, перекрывающей дыхание. Тревога… Та, что заставляла ее терять контроль над собой. Та, что через несколько минут заставит ее пойти в туалет, чтобы извергнуть то немногое, что у нее сейчас в желудке.
Лора дружески положила ей руку на плечо. Элизабет снова открыла глаза.
— Не волнуйся, Элизабет. Ты великая актриса. Все пройдет хорошо…
* * *
Круг мощных прожекторов излучал с трудом переносимую жару, на которую актеры не переставали жаловаться. Все за исключением Элизабет… Ее ничего не стесняло. Такие пустяки ее не останавливали. Только потому, что она никогда не появлялась на площадке вместе с партнерами. Нет, Элизабет должна быть спрятана в тени, где-то в углу студии, лихорадочно ожидая конца съемок, как ребенок, который опасается, что его заметят. Едва она услышала слово «начали!», как на сцену вышла