Со временем эти семь слогов сами собой сократились до более простого варианта и вызвали эффект, противоположный ожидаемому. По мере того как грим покрывал ее лицо и приближался момент появиться в свете софитов, Элизабет медленно уступала место другой личности. Ощущение, которое мало кто способен понять. Та, другая, которую она множество раз видела в глупых газетных хрониках или на светящемся экране в кинозалах студии, где согласно замыслу режиссеров проходили показы черновых съемок. Это была чужая девушка, какая-то не такая, с холодным лицом, как у Хеди Ламарр[62]. Для всех, разумеется, Элизабет и чужачка представляли собой одну личность. Элизабет не могла сердиться на них за это: как они смогли бы увидеть различие между ними?
Поймав взгляд Лоры в зеркале гримерки, Элизабет вышла из задумчивости. Слои грима казались у нее на лице второй кожей.
— Тебе не кажется, что уже достаточно?
Лора продолжила прикладывать к ее скулам кисточку с пудрой.
— Почти закончено… Ты же знаешь первую заповедь Божества: «Чтобы женщина смотрелась естественно на экране, надо, чтобы в жизни она выглядела настоящим пугалом».
Они одновременно рассмеялись.
В первый день съемок Элизабет не поняла, почему во всех разговорах постоянно произносится «Божество». Добросердечный рабочий съемочной площадки объяснил ей, что речь идет о Харрисе собственной персоной. Режиссер прекрасно знал прозвище, которым его наделили, но не только не огорчался, но казалось, считал его поводом для гордости.
Несмотря на то, что столько актеров втихомолку ненавидели его, Элизабет восхищалась Уоллесом Харрисом. Она любила его неимоверную живость ума и культуры, которые ничто не предвещало в этом низкорослом нахмуренном человечке, всегда одетом кое-как. В этом храме кино все настолько зависело от внешности, что эта странность ее успокаивала. В его присутствии она никогда не чувствовала себя обязанной прятаться, изображая кого-то другого. У нее было впечатление, что он единственный, кто может читать в ней. Именно поэтому он и выбрал ее среди стольких претенденток.
Она еще прекрасно помнила конец проб, которые Харрис устроил ей около года назад. Прибытие на съемочную площадку к 6 утра… Съемочная группа сокращена до минимума, чтобы записывать на пленку беззвучные пробы… Поддельная темнота, превратившаяся в дневной свет…
— Я хочу, чтобы вы прошли по сцене взад и вперед, медленно, затем присядьте. После этого зажгите сигарету.
— Но… я не курю, — ответила она.
— А вот Вивиан курит. По-другому не может быть. Если хотите роль, надо погрузиться в нее. Пусть мадмуазель Бадина принесут сигарету.