покаянное письмо инженера Глушко — Отцу, Иосифу Сталину.
Инженер Глушко почти месяц, до самого суда, ничего не знал о показаниях своего приятеля — инженера Королева. И на первом же допросе дал свои показания: Клейменов, Лангемак… и Королев.
Инженер Сергей Королев.
Добровольно? Под пытками?
Никто не знает.
Клейменов и Лангемак были расстреляны. Как Королев избежал расстрела, — загадка. Как Глушко избежал расстрела, — загадка.
Сергею Королеву и Валентину Глушко мир обязан космосом…
Их показания друг на друга — прямой удар молнии.
В каждого.
Расщепленность жизненных намерений: здесь, в Вермонте, Александр Исаевич хотел обрести покой, перевести дух (бывает, что человек и сам устает от своего могущества). Так ведь рвутся, рвутся сейчас туго натянутые нити. И правда тоже получалась какая-то… туго, очень туго натянутая.
Чем свободнее двери в архивы, тем больше вопросов: если потом, все годы Глушко и Королев работали вместе… — тяжело работали, бились их характеры друг о друга (Глушко был убежден: главное в ракете — это ее двигатели: если «к моим двигателям привязать забор, он тоже улетит на орбиту…»), так перемялись же будущие дважды герои, сошлись ради дела.
И часто, особенно там, в Германии, где они (оба) заочно учились у великого Вернера фон Брауна (очень скоро в ракетостроении Королев, Глушко, Феоктистов, проектировщик кораблей, Черток, Раушенбах, Янгель, Челомей перегонят по ряду серьезнейших позиций фон Брауна), — так вот, там, под Берлином, Королев и Глушко часто, очень часто приезжали друг к другу на обед… Ворон ворону глаз не выклюет?.. По лагерным понятиям, Глушко — недобитый фрей. А Сергей Павлович? Он, Солженицын, не подал бы ему руки. Или Александр Исаевич им всем не судья? Разве не искупается многое… широтой блестяще выполненных государственных задач, служением…
Чужак? Всем чужак? В собственной стране?
Его пугают современные поэты: какие ужасные у них лица!
Евгений Евтушенко, умный человек, со страстью… но так продуктивно себя ненавидеть… — Мог ли Слава его предать? Жизнь приучила Александра Исаевича к тому, что вокруг него — миллион недоброжелателей. Один в поле не воин? Так?.. — Воин, воин, еще какой! Лубянка сделала Солженицына воином — чем меньше становилось вокруг него смысла и правды, тем яснее для Александра Исаевича был Он.
И дело (даже) не в победе над безнадежным, казалось бы, раком. Ав том, как, каким образом эта победа явилась ему! Александр Исаевич не сомневается… уверовал, если угодно: Он видит в нем человека, который обязан изменить весь мир.
В их с Наташей доме, в Пяти Ручьях, была часовенка. Всегда, даже в дни больших церковных праздников, Солженицын приходил сюда, к Нему, один. Потому что только здесь, перед образами, он и был наконец не так одинок.