— А? Че молчишь-то, санитар? Пошто каменюгой по крысе щелкнула?..
— Дурой была, — отрезала Катюха.
— Аща што?..
— А ща ее жалко
— Поумнела, значит?
— Подросла.
— Эт-то хорошо, значит, к Богу повернуласи.
— Че? — скривилась Катюха. — Отойди, черт!
— А то! — не отступал Егорка. — Не делай зла, и Бог с тобой будет. Добрые люди всем нужны. И Ему нужны…
— Откель знашь?.. — удивилась Катюха.
— А я в церкву хожу. В церкви тебе это каждый скажет…
Налетел ветер, и тут же столбом взметнулась снежная пыль.
Фроська слышала все абсолютно, но мало что понимала — сначала эти люди ее убили, потом — хотели съесть. Теперь они ее спасают. Что потом? Опять убьют? Напьются и снова… камнем? Их можно понять, этих людей? Мечтают о бессмертии и не знают, чем бы им заняться сегодня вечером! В таком обществе лучше уж сразу сдохнуть! В прежние годы крыс били только малолетки. А теперь и взрослым, выходит, делать нечего, вот это времечко…
— С-ща, девочка, с-ща тебе легче будет… Ты только дыши, пожалуйста, хорошо дыши. У меня водка есть, я тя всю промою, водку жалеть — последнее дело…
Егорку чуть слеза не прошибла.
— Здесь врач нужон, — твердо сказал он. — Сами не поднимем. Те, шо псов режут. Староверы.
— Ветеринары, дура сибирская! — сплюнула Катя. — Какие, бл, староверы!
— Ну как в старое время, в смысле… — сконфузился Егорка. — У нас вон… Борис Борисыч в Ачинске. Ему пиенеры однажды ужа поднесли. А он шо? Выгнал их? Не-а, он ужа в больничку принял. Так о Борис Борисыче даже в газетке пропечатали: вот мы какие, мы, мол, не только пить могем!..
Фроська слабела. Мир вокруг куда-то поплыл, не обещая вернуться.
— Померла, — вздохнул Егорка. — Ты ж ее прямо под дых рубанула. Там самое тяжелое место. Это ж и взрослому конец, а она — маленькая…
Катюха сорвалась:
— Молчи! Молчи, сука! Я ж и для тебя каменюгу найду, ты договоришь-си!
— Эт-то ты могешь, — кивнул Егорка. — Эт-то у тебя запросто, потому как ты от Бога отвернутая… Пошли, што ль? — вздохнул он. — Или сожрем?
— Кого? Кого ты сожрать собрался, чурбан недолбаный? — Катюха встала перед Егоркой в полный рост. — Кого, сука?
— Животную… эн-ту. — отпрянул Егорка. — Крыску. Не мясо, скажешь? Иван вон… кошек жрет — и ничего, доволен. Говорит, на баранину похоже. Он на вокзале с китайцем дружкался, так китаец его к кошкам приохотил. Сам бы Иван не допер, не наша же кухня, а китаец угостил, ему и понравилось…
— Китаец?
— Китаец.
— Это фиаско, братцы!
— Ну…
— Тебя, пердача сибирского, тоже китайцы учат? Говно жрать?
— Ну ты, знашь, не заводи рака за камень — а? — примирялся Егорка. — Я сам, своей башкой до всего дохожу, так что зачем мне китаец? Я их сам не люблю, они на клопов похожи! Это Ивану все фугово, потому как опустился он бесконечно. А мне разве что на пробу охота. Вдруг прямь баранина, — хотя я Ивану не верю. Пропащему как верить? А попробовать хочу, — заключил он.