— Ты так и человека сожрать могешь, — вставила Катюха.
— Врешь, девка! Ни убить, ни сожрать мне нельзя, — обиделся Егорка. — Да ты че?! Я, — Егорка снял варежки и вытер руки о штаны, — я в Бога верую, хотя из церквы меня бабы нынче погнали, потому как правда: воняю очень. Сначала в баню, орут, ступай… Правы они, я ж пахну. Сам чувствую. Все равно так нельзя с человеком, если он к Богу пришел! Я ж не против бани, токма дорогая банька-то… — он замолчал. — А кто в Бога, девонька, не верит, тот и в людев не верит. Люди, значит, что пыль, а я не пыль. Я еще недавно человеком был. Еще вчера. Так что я совсем не пыль, и, если бы не я, ты б давно сдохла, Екатерина! Замерзла бы, пьяная, на снегу, потому как «мичуринку» пьешь, а с гнилушки всегда прет не человечески…
— Не-а, — Катюха закончила перевязку и встала с колен. — Я счас запитая, а запитые не мерзнут, у запитых внутри все уже по-другому. А то б давно вокруг одни трупешники лежали.
— Зато у тебя есть к кому прислонитьси, — важно кивнул Егорка. Эх, если б мне народ помог домой добраться… — все, дома б я снова человеком стал. Это тута, в Москве, я не человек, будто отключил меня ктой-то, хожу дохнутый. Я, короче, сча не человек, я потеря! Но сердце у меня на месте, сердце осталось, я токма выжить сам уже не смогу, а надо-то мне — мирком-лотком: помытьси немного, барахлишко купить и в поезд сесть, хоть на подножку, потому что народ в поезде завсегда накормит. И врача позовут. Это тут врач не подойдет. Если только за деньги. А подальше от Москвы — подойдет, там пока не на все деньга нужна, там у людев пока сердце работает… И тогда я, Катька, опять человек стану, — продолжал Егорка. — Главное мне — в поезд усестьси. А я оп-пять, значит, человеком хочу быть, не бомжевать. И дома я никак не потеряюсь, даже если Наташка спилася уже от горя…
Егорка заплакал.
Слезы ползли по его щекам и от грязи сразу чернели.
Катя подошла к Егорке и обняла его; она вскинулась, было, промокнуть его слезы варежкой, но варежки тоже были очень грязные. Тогда Катюха наклонила его голову к себе поближе и стала языком слизывать его слезы.
— Ты что делаешь? — оторопел Егорка.
— Вытираю. Тебя вытираю.
Егорка успокоился.
— Знаешь, Катюха, что я теперь думаю? А те, кто нынче на тронах сидят, им, значит, совсем наплевать, что у них в Москве сейчас целый человек потерялси?
— Ты б молчал, — отмахнулась Катюха. — Не человек ты, одна невнятица. Темная личность.
— Просто я домой хочу, понимаешь? Я ж не по-человечески исчез. Но и т-тя, девка, бросать боязно, ты ж опять идиоткой заделаешьси. Еще и заразишьси, точно тебе говорю. За тобой же догляд нужон, потому как ты у нас иш-шо дура.