— Михаил Иваныч, — Ельцин тут же звонил Барсукову, — что у нас есть там, понимашь?!
Барсуков (а что было делать?) брал бутылку водки, заворачивал ее в газету — и к Президенту!
Потом (Коржаков подсказал) изготовили специальную папку — вроде как для бумаг, куда легко входила плоская фляга, Ельцин принимал не много, грамм сто — сто пятьдесят и, как говорится, «приходил в сознание».
— Што вы… как клоун, понимашь?
— Жду, Борис Николаевич. Пережидаю, когда закончится этот чертов цирк…
— Не чертыхайтесь — не люблю.
— Есть!
— Запомните, я умею стирать в порошок.
— Так точно!
Ельцин повернулся к Коржакову спиной и медленно, тяжело подошел к окну.
— Готов вылететь в Африку уже этой ночью.
— Вы Абрамовича такого… знаете — Круглый сирота, Борис Николаевич. Ни отца, ни матери, ни стыда, ни совести.
— Потом поясню, почему спрашиваю, — Ельцин устало отвернулся к окну.
— Слушаюсь!
Часы на кремлевской башне сообщили людям, что их жизнь сократилась еще на пятнадцать минут.
— Значит, так, — Ельцин встал перед Коржаковым. — Жизненно важно: Хае. Продумайте все до мелочей. Вы вообще… больше думайте, генерал, это правильно будет, — и Ельцин опять поднял указательный палец. — Если Москва… на мне, понимашь, стоит, то на таких, как Руслан, держатся провинция и Кавказ.
Ельцин смотрел на Коржакова так, будто прежде никогда его не видел.
— Летчика нашего… давно пора в вираж крутануть, ш-шоб, значит, свечкой торчал, вверх тормашками, понимашь! Когда гадюка в кустах, ее не все видят. Что надо? Ш-шоб она подняла голову.
Летчик с Хасом в дружбе, вот пусть и слепят что-нибудь… ну, заговор какой-нибудь, ш-шоб оружием бряцали и ш-шоб весь мир, понимашь, увидел бы эти рожи.
Активно надо соображать, короче говоря. Первые пусть начинают.
— Так точно. Сделаем.
— Барсукова включите.
— Есть!
— Грачева… пока не надо. Приказ, короче: ищите грязь под ногтями. А будете превышать — сразу загоню, вы меня хорошо знаете… Как Кутузов — Наполеона.
— Лучше я здесь сдохну, Борис Николаевич. За веру, за Отечество… русское. За Президента.
Коржакову показалось, что Ельцин смотрит на него как на сына.
— Покарано.
— Есть!
— Тогда ч-чаю несите… Где там ваши б-бараночки?..
Настоящую женщину понять невозможно. Ева ужасно злилась на Альку: Сергей Иннокентьевич — мужчина джекпотовый, потому что вот-вот помрет, рак селезенки, денег у Сергея Иннокентьевича море и на баб клюет, как лосось в путину.
Лосось перед смертью все сметает на своем пути. Чего же еще этой дуре нужно?
Если же Сергей Иннокентьевич, Алинька, для тебя не джекпот, значит беги, дура, в свою Вологду, обратно к маме с папой, и там, в Вологде-где-где-где, в Вологде-где… ищи, дура, свое женское счастье: рожденный ползать летать не может!