Истончившись, он исчез совсем и очнулся по другую сторону двери, где было светло. В нормальном, слава богу, виде, и в нормальных, слава богу, размерах.
Борис, которого звали Боб, тут же стоял рядом и был знаком и нормален, насколько можно было доверять взгляду и памяти. А нож у него руке постарел, и с его лезвия капала ржавчина.
У Бориса, которого звали Боб, был гвоздь в сапоге, а в руке нож.
Нож тоже был гвоздем в свое время, и когда он был гвоздем, то просто колол ногу, а став ножом, требовал крови, которой ему нужно было не меньше стакана (но и не больше, таковы были правила игры – неизвестно кем установленные, но соблюдавшиеся с железной силой).
В темноте он перебрал по темному недоразумению, и когда на свету стал виден, оказалось, что лезвие его заржавело и покрылось зазубринами. И хищный блеск, унаследованный от черной секиры, исчез, уступив место.
– Как был гвоздем, так гвоздем и остался, – сказали все, это видя. Всех было всего двое. Один был первый, другой – второй.
– Назвался гвоздем, полезай в кузов, – сказал первый, прося понимать слово «кузов» в иносказательном смысле, а не как кузов грузовика или самосвала.
– У тебя ведь уже есть новый гвоздь в сапоге, – сказал второй.
– Ничего, – сказал первый. – Два гвоздя в сапоге – это пара, а один гвоздь кошмарней, чем фантазия у Гёте.
– Гёте – он такой, – согласился второй и стукнул кулаком по стене.
Нестор бил кулаком по стене, и кулак каждый раз ударялся, как о твердое.
Нестор ожидал, что когда-нибудь кулак пройдет насквозь, – это ведь была иллюзия кулака, иллюзия стенки, и рядом – иллюзия двери в стене, а за спиной – иллюзия людей, проходящих мимо.
– А головой попробовать? – предложил стоящий рядом Борис, которого звали Боб.
– Это ведь иллюзия, – сказал Нестор, – но крепкая как по-настоящему. Даже руке больно. И еще я чувствую голод, и уже давно. Есть хочется тоже почти реально.
– А я сыт, – сказал Боб.
«На что ты годен тогда?» – подумал Нестор.
Он подошел к автомату, торгующему булочками, и ударил ногой – один раз, другой. Ничего из автомата не пролилось, ничего не посыпалось, а люди, проходящие мимо, оборачивались и смотрели с осуждением.
Нестор не обращал внимания. Призраки, плоды иллюзии, они предназначены были только к тому, чтобы исполнять желания его, Нестора, – те, которые он, по неведомым ему правилам игры не мог исполнить непосредственно сам. Так по желанию Ларисы, которая захотела горячих сосисок, возник этот автомат, торгующий сосисками в тесте. А для удобства Ивана – эта площадка, прерывающая движение эскалаторов, на которой упомянутый автомат естественным образом смог возникнуть. Хотел Иван, хотела Лариса, так ведь и сам Нестор – разве не хотел этого самого еще раньше?