В воскресенье Милица собралась куда-то и предложила мне пойти с ней — будет, мол, и вам, я думаю, интересно.
Мы шли долго на западную окраину. Было очень холодно, совсем не по-осеннему холодно, и на неизвестной мне улице Юрьевской из открытых дверей маленькой церкви шел пар. Наверно, внутри там набилось очень много народу, надышено было и тепло.
На улице то и дело здесь попадались люди с колясками ручными на визжащих колесиках, они везли бидоны и канистры. Как сказала Милица, воду везут, тут сохранились еще колонки, а водопровод с перебоями.
Потом мы прошли через пустой парк. Внутри заросли крапивы между деревьями, и перед летней проломанной театральной сценой торчали столбики в ряд, на которых раньше крепились доски скамеек. А в самом центре парка был облупленный постамент, на нем черный бюст Карла Маркса.
Мы уже вышли насквозь, когда из ближнего дома выскочил низенький волосатый человек в одних трусах и заплясал, заплясал перед нами, хохоча:
— Тетя Милиция! Тетя Милиция! Ты тетя Милиция!
— Хватит, слышишь! Раз. — И как пистолетом, Милица наставила на него палец. — Два! Косинус Фи!
Человек пригнулся и сложил, умоляя, ладони, потом кинулся прочь.
Мы спускались медленно вниз по ступенькам подвала, а из темноты трепыхнула вдруг цепью собака и началось ворчанье, хриплое ворчанье, сейчас, сейчас она залает.
— Тихо! Тихо, Лорд, — сказала Милица. — Это я и мы вместе, оба.
Ворчание смолкло, но в потемках я даже не разглядел собаку.
Милица на ощупь привычно отомкнула железную дверь, внутри горел тусклый свет.
Рядами в громадном подвале вдоль стен высились античные статуи.
— Вот, — сказала Милица с гордостью, но и печально. — Он все так же живой, наш музей. Ликвидированный.
Аресты в городе продолжались. Разыскивали, как сказано было в развешанных повсюду объявлениях, тех, кто злостно пытается прятать, несмотря на запрет, все прежние «так называемые ценности культуры».
Ранее арестованные исчезали бесследно, а на площади у бездействующего фонтана — я ведь сам это видел! — три дня лежала, вероятно, для острастки, отрезанная голова известного всем коллекционера.
На дверях нашего дома Милица поспешно приклеила белый лист с надписью большими черными буквами «Карантин».
С помощью умельца, одного из новых жильцов (теперь уже почти во всех квартирах селились беглые), во входную дверь со двора был врезан замысловатый замок, а дверь открывалась тем, кто знал о невидимой кнопке. Нажмешь, скажешь кто, и отвечают изнутри Милица либо я, и мы с ней решаем.
В общем-то, обыкновенный домофон, но сама кнопка в дверях невидимая, и беглые передавали, как ее обнаружить только самым верным.