— Доброе утро, — сказал я. — В чем дело?
— Тут нет дверной ручки, — объяснила мне старушка, — а я хочу выйти через него на второй этаж и оттуда уже во двор.
Надо сказать, что тамбур этот когда-то был просто прихожей заколоченной парадной двери и естественно там парадная лестница наверх. Но для родителей Гарика он явно служил тем же, что для верхних жильцов чердак, переполнен был вообще непонятно чем.
— Хорошо, — сказал я. — Сейчас открою. — И пошел, ничего не понимая, взять столовый нож, просунул лезвие его в щель и открыл дверь. — Ну хорошо, — повторил я, — а почему отсюда?
— Вы что, не знаете ничего, да? Паисьевич утром пошел в киоск, верно, за газетой, а его нашли убитым!
— Его?! Кто? За что?
— Говорлив слишком, значит, — пояснила соседка, озираясь. — Вы что, не видали разве — ходят кучкой неизвестно какие, но не милиция, даже не бандиты, они переодетые. А в доме сейчас уже все выбрались, убежали сразу, пока следователи не явились, чтоб не припутали их. — Подхватив чемодан и свои пакеты, она пролезла мимо торчащих ножек ломаных стульев, начала быстро подниматься по лестнице вверх.
Квартира Александра Паисьевича была тоже ближе к обычному выходу во двор, но мне-то зачем, мысля все ж таки здраво, убегать отсюда, как заяц, через второй этаж. Когда я умылся и оделся, я просто пошел по коридору завтракать, как всегда, в университетскую студенческую столовую.
— Молодой человек. — Двери Паисьевича приоткрылись, и меня пальцем поманили в его квартиру.
— Нет, нет, не сюда. — И незнакомый этот (вероятно, следователь) завернул меня сразу направо в кухню.
Кухня Александра Паисьевича, одинокого старичка, блистала, к моему удивлению, непривычной чистотой. Разве что конкретно, что тут стояло не могу сказать, так как внимание мое тогда, понятно, было на двух людях в кухне.
Тот, кто поманил меня, — высокий, грузный, лет сорока, в летней военной рубашке без погон и отличий, с тяжелым полковничьим лицом (но наверняка куда пониже чином) и совсем неподходящим под его комплекцию тонким голосом (именно поэтому я решил, что он никакой не полковник). А вот улыбка его…
Он улыбался мне, подвигая к кухонному столу табурет.
— Садитесь, садитесь. — Но когда улыбался, глаза не щурились, а губы раздвигались не вширь, а как бы складывались бантиком, иначе как-то и не скажешь. Мне, например, никогда не приходилось видеть, как улыбаются большие крысы, но, по-моему, именно так. Крысиная улыбка.
Кроме него сидела у стола та самая скуластая девушка с челкой, которую я несколько раз встречал в коридоре.