У них не получалось ничего. От сквозняка, что ли, всякий раз вспыхивало, снова раздувался огонь, а они с ведрами все бегали, бегом бегали…
Тот, что пониже ростом, щуплый, в майке, – Юра. А второй вроде бы знакомый тоже, скорее, пожалуй, из девятого дома: лицо в саже, майка мокрая, до глаз обвязана через лоб – от огня. А сам рыхлый, дышит тяжело, немолодой, весь блестит, пот бежит по голому до самых брюк телу, и на груди татуировка, наколка буквенная «Галина Федоровна». А на правой руке тоже у него сверху вниз: «Галинаф».
– Юра… А он… он где тут? – шепнул я на ухо Юре, когда дым в комнате постепенно прекратил идти, когда мы залили, когда затоптали мы во всех углах пол. Однако человека с наколками больше нигде не было.
Как Юра рассказал мне: когда он сам прибежал, этот Галинаф один пытался опрокинуть снятую с петель – но кем, непонятно, – прислоненную к стене горящую раму, чтобы залить ее на полу водой. Еще, слава богу, о поджоге явно не получили сигналов ни милиция, ни пожарные; выходит, никто, кроме нас, не заметил, что и где горит.
Мы с Юрой легли поздно, а утром вдруг не переставая – в воскресенье! – такой требовательный, длинный (та-ак, накликал милицию) звонок в дверь.
Приотворяю, но не снимаю дверную цепку.
– А-а, – слышу, – ты еще жив, Хромой бес?
Тьфу!.. В сердцах скидываю гремящую цепку и впускаю его в коридор. Ну что с ним мне делать?! Маразматик чертов.
Однако смотрю, а в парадном еще кто-то жмется в сторонке, вроде бы не решаясь. Вместе с ним, значит, ходят?…
– Это я, Павел Захарович (по голосу слышу: как будто старая женщина). Можно мне войти?
– Можно, – говорю я. – О-о, это ты, что ль, Клара? Заходи, заходи, располагайся.
(А куда это – «располагайся»?! Я-то их дальше коридора никак не пускаю и не пущу.)
Но… Все ж таки. До чего она постарела, Клара. А помню я, лет на двенадцать, а то, может, и на все пятнадцать она моложе меня. Когда Серафима умерла, наши соседки в округе прямо как сбесились: сватали мне Клару. Да она тоже, я знаю, была бы не прочь, хоть я инвалид. А только это мне совсем, никак не в дугу: я человек самостоятельный, по дому все умею сам, а для мужского (даже если подумать) баловства – разве такая Клара нужна? Вот стоит, моргает тут сослепу в коридоре, маленькая, как недомерок, старая мышка в платочке, и больше ничего.
– Мы за советом, Павел Захарович, помогите мне, – лепечет она из-под платочка, мышка.
– За советом?… И ты тоже?
– Тоже, – признается понуро маразматик мой Федя Боярский.
– Ну, коли за советом… Заходите. Чем могу.
Ввожу я их в комнату, сажаю на стулья перед собой, сам перед ними в кресле.