Спала временно на кушетке у окна несчастливая бедная Вера, закутавшись в одеяло с головой, и я поднес руку с часами, послушать, к уху. Потом посмотрел на циферблат понять: было, это помню точно, двадцать минут второго. И вот тогда за моей спиной в коридоре зазвонил телефон.
Нет, я сперва не подумал даже, что это телефон. А только потом рванулся и, схватив трубку, сгибаясь над самой тумбочкой, тихо, чтобы они не услышали, спящие в комнатах, спросил:
– Это кто?! Кто?
– Это кто? – точно он передразнивал меня, сказал в трубке медленно, с трудом выговаривая, голос.
«Пьяный, что ли, или нерусский», – успел я подумать.
– Алё, кто звонит? Отвечай! Что молчишь?
Я бросил трубку, и тут же он зазвонил опять.
– Алё? Что молчишь?… Алё?!
Тогда осторожно я отвел в сторону трубку и положил ее, чтоб не звонил, сбоку от телефона.
– Что молчишь? Алё. Кто звонит? – медленно повторил в трубке голос.
Я сорвал с вешалки, рядом, все, что висело, – рабочую Юрину фуфайку, мой старый пиджак, пальто, – левой рукой, с трудом попадая, опустил на рычаг трубку, а другой навалил одежду на телефон, стал заматывать, стал закутывать в нее телефон на тумбочке.
И опустился сам, присел возле на табурет.
Внутри у меня все стучало, везде билось, я даже глаза закрыл. «Может, это Стасик Галинаф или Герман-Генрих?» – подумал я. Нет, если б орудовал это Стасик, то он бы, Юра, его и назвал.
Лом стоял у меня в углу, у входных дверей и лежала специальная деревянная плаха. Я засунул ее в дверную ручку и заложил сверху ломом входную дверь. Потом пошел, оглянувшись, в комнату к Юре.
Я сидел у обогревателя, придвинув к кровати кресло, едва живой, но иногда вставал, нагибался с трудом над кроватью. Юра спал, он лежал на спине, всхрапывал, тогда я тоже, опускаясь в кресло, начинал дремать и засыпал, просыпался снова, пока утро наконец, измученное, не наступило.
Я пришел в себя утром, оттого что мне стало слышно, как хрипит кто-то, но только непонятно где… Я кинулся, однако это был не Юра.
Я завернул быстро к себе в комнату. Вера спала на кушетке, также накрывшись одеялом с головой.
С жалостью, с боязнью я отвернул немножко одеяло. Там лежала вторая подушка и лежал матрац, свернутый по форме человека.
И лом в коридоре был вынут из дверей, он валялся на полу, но почему она ушла, Вера?… Только хрипы раздавались рядом, у входа в квартиру и наконец я понял: телефон.
Я размотал, раскутал его, поднял трубку.
– Пал Захарыч? Разбудил? Привет! – раздался в трубке громко бодрый утренний голос. – Иванов говорит.
– Приветствую, – еле шевеля губами, отозвался я.