— Нет, — тихо ответил Эриман. — Дело не в тебе. Я не готов. И, боюсь, сил не хватит назад трансформироваться. Выжался совсем, — он приоткрыл глаза, полные огня, и выдохнул в моё лицо жаром. — Ты отравляешь меня, малыш. Я же становлюсь бесконтрольным зверем. Это опасно, — он попытался встать и отстраниться, но я потянула его на себя.
— Что мне сделать? — проговорила я, обнимая его. — Что сделать, чтобы тебе не было плохо? Чтобы я тебя не отравляла и не причиняла боли?
Он спрятал лицо под ладонью и засмеялся.
— Есть один способ…
Повернулся немного и дотянулся до моих губ.
Поцелуй со вкусом пепла и пламени обжигал, как бокал горячего чая. Обжигали и руки Эри, что неожиданно легли на плечи поверх халата. Пламя кипело в его глазах, едва ли не бросая искры на стены. В какой-то момент мне показалось, что он воспламенится, и меня за собой потащит в пекло.
И я не знала, что нужно делать, когда хочешь гореть вместе с ним. Умирать и воскресать. Воскресать и умирать. Гореть. Летать.
Эри перевернул меня на спину и, нависнув надо мной, распахнул полы халата. Припал к груди, выжав из меня глухой стон. Горячие ладони бродили по коже, распаляя, расплавляя.
— Умоляю… Прекрати сжигать меня… — шептал и касался губами плеч. Долго дышал порывисто возле уха. Щекотал волосами и опалял кожу поцелуями. — Как остановиться, Арли?… — шарил по телу, цепляя кружево белья пальцами и придавливая меня к кровати своей тяжестью.
Запустив ладони под спину, Эри притянул меня к себе. Целовал живот и шептал снова и снова:
— Лин, останови меня, останови…
А я не могла. И не хотела.
Между нами больше не было стен. Алейн вышел из-за туч, и ледяные глыбы обид превратились в воду. Больше не было причин сомневаться. И сопротивляться.
Поцелуи опаляли кожу, оставляя розовые пятна. И каждое прикосновение Эри выжимало из горла стон. Я вцеплялась в его волосы, царапала его плечи, пытаясь сдержаться, остыть, не потерять последнюю каплю благоразумия. Но всё было бесполезно.
— Дай мне погаснуть, — томно прошептала я, когда его ладонь, скользнув под бельё, накрыла грудь.
— Или в пепел преврати. Это мучение гореть так. Самое сладкое на свете.
Зарычал. Как дикий зверь. Засмеялся. Как сумасшедший.
— Ты моя девочка. Моя малышка. Я так тебя… хочу. С первого взгляда. Как озабоченный придурок. Вездесущие, знают! Видят! Издеваются надо мной! Я с трудом представлял, как буду терпеть твое присутствие в академии шесть лет. Но я бы пошёл на это… Только бы не делать тебе больно, — говорил в волосы, а затем укусил плечо. Не больно. Скользнул языком вниз по ключице и замер в яремной впадине. Приподнялся на одной руке и, осторожно зацепив завязку на белье, потянул её на себя. Чашечки ослабли и подчинились его движению: распахнулись. Я зажмурилась. Ещё никто не смел смотреть на мою грудь. Никто не смел трогать. И так как делал это Эри, не смог бы никто на свете.