Возьмет с собой память в далекое завтра
Гастроли в Казани японского театра.
Все помню. Хоть это было давно:
Вот выплыла женщина в кимоно,
Вот с веером выплывает другая.
И веер, игре колдовской помогая,
Приковывал так он к себе нас порой,
Как будто в спектакле он — главный герой.
В сюжете той пьесы старинной событья
Полны были трогательного наитья.
Казалось, что жесты людей и слова
Вершина изящества и естества.
Вот музыка смолкла. Актрисы застыли.
Но верилось: это в японском все стиле.
Вдруг вышел японец. И сделал поклон.
А с ним переводчик. Растерян, смущен.
Несчастье? Пожар? Что такое случилось?
Японец, как будто вымаливал милость,
За то, что, мол, не имеют лица
Сегодня вишневые деревца.
Все делал поклоны, просил извинить:
В игре у артисток фальшивая нить.
Не так, мол, одна головой покачала;
Другая не так, мол, как нужно молчала.
И вот по сему через пару минут,
Простите, спектакль сначала начнут.
Вину признавая свою в полной силе,
Японки с молитвою робкой просили,
Просили с поклоном, ладони сложив,
Прощенья за то, что спектакль был лжив.
Все это настолько до слез было мило,
Что просто всех зрителей ошеломило.
…Но вот что: от умиленья не млей,
Подумай-ка лучше о жизни своей:
Что, если не пьесу проигрывать заново,
А жизнь свою, ту, что уж в прошлое канула.
От мысли той сладостно холодей.
Неужто возможно? Идея идей!
О, если б сначала… прозрели бы чувства.
Нет, сцена пуста. В зале холодно, пусто.
Теперь уже поздно. Хоть ангелом будь.
Спектакль окончен. Ничто не вернуть.
Нет, в жизни сначала ничто не начнется.
И все же спасибо артистам-японцам
За то, что будили, будили опять
В нас совесть, как высшую благодать.