— Витиевато выражаетесь.
— Ну уж — не витиеватее Фридлянда. Боится высунуться. Сквозняков боится. Боится привлечь внимание. Ответственности страшится. Не дай Бог, заметят и пришибут. Прячется за спины разных хроникеров, повторяет, может, и позабытые, но чужие слова. А где же собственная мысль? К чему все эти перечисления? Заполз под лавку и строчит там донос на всемирное несовершенство, заранее зная, что никто его всерьез не воспринимает. Никто не нагнется и не даст пинка. Не вытащит за шкирку на свет божий.
— Ненавижу! — воскликнул он гневно. — Ненавижу вашу лживую науку, вашу философию, Библию, ненавижу христианство, ненавижу это высочайшее из ханжеств!
— При чем тут христианство? — изумилась я.
— При том, что проповедуете!
— Ну, извините, не буду.
— Скажите что-нибудь по существу, а не приискивайте трактовок из области психологии! Все ваши толкования давно протухли и провоняли. Человек из футляра! Да это вы, если хотите знать, футляр и умственно отсталая провинция. Восемнадцатый век. Не стыдитесь изрекать все эти пошлости и глупости: брак — дело серьезное! Большая ответственность!
— Хотите по существу — хорошо, скажу по существу. Десяток пространных цитат, надерганных неизвестно по какому принципу из разных книжек, и все только затем, чтобы под конец обрушиться на скверну капитализма. Какой от этого толк — пересказывать известные факты и чужие выводы? Пусть ваш друг из Америки сам что-нибудь создаст. Все что угодно: очерк, рецензию, книгу. Бюро информации, наконец.
Смятенный взгляд Паулины свидетельствовал о том, что мы потеряли всякую совесть и становимся явлением недопустимым и неприличным. Общественно опасным. Запрещенным циркуляром. И что будет, когда все это дойдет до начальства? Кошмар, ужас, отставка и позор! Но тут, на наше счастье, в зал впорхнула целая стайка румяных девочек — семь-восемь прилежных старшеклассниц, которые окружили библиотекаршу, а заодно и комиссионных дам и защебетали наперегонки, что они жаждут как можно полнее осветить в своих школьных сочинениях тему рабства в Америке и движение суфражисток в Англии. Окрыленная Паулина с необычайным энтузиазмом принялась демонстрировать свою осведомленность в соответствующих источниках и называть регистрационные номера.
— Почему Квебек тысяча семьсот семьдесят пятого года? — допытывалась я. — Не нашел ничего более близкого и актуального? По-моему, в нашей собственной истории сколько угодно неисследованных моментов. Дерзай, выявляй, возмущай замшелые научные круги новым нетривиальным подходом. Кроме искренности и прилежания, в этом деле ничего не требуется. Начнет писать, все остальное само собой приложится.