— Нина, вы не представляете — происходит нечто ужасное, — сообщает Паулина и, не выдержав груза душевных мук и беспрестанных своих несчастий, захлебывается судорожным рыданием.
— Что именно? — спрашиваю я вяло.
На соседней скамье сизым флагом полощется рваный мусорный пакет. Зацепился за спинку и никак не может высвободиться. Какой же это безобразник умудрился бросить в ухоженном чистеньком сквере скверный мусорный пакет? В этой стопроцентно стерильной стране…
— Он посещает… советское консульство, — произносит наконец Паулина и вновь захлебывается рыданием. — Он хочет уехать! Вернуться к ним… Извините меня. Я не владею собой…
Значит, правда — значит, советское представительство не просто шантаж от бессильной злобы и обиды на капиталистических спрутов, не запертый покамест на все замки запасной выход, а уже реализуемая возможность. Забавно: останься он в Ленинграде, никого бы его персона не волновала — даже районного врача-психиатра. Устройся он на Западе каким-нибудь нормальным и пристойным образом — опять-таки не вызывал бы заурядный российский эмигрант господин Пятиведерников ни у кого особого интереса. А вот полностью раздавленный, отверженный, беспомощный и бесполезный, потерпевший фиаско на всех фронтах и к тому же эмоционально и душевно неуравновешенный — представляет уже немалую ценность для родной советской власти. Полезный элемент. Перспективный кадр.
— Ну и замечательно, — говорю я. — Пускай возвращается.
— Как вы можете сказать — замечательно? Вы настолько не понимаете?
У столика напротив мокнет чей-то покинутый велосипед, уперся поникшим рулем в темную овальную столешницу и обливается блестками холодных слез. Да, представьте, для полного удовольствия прогуливающейся публики городские бульвары оборудованы не только скамейками, но и выдержанными в том же стиле гостеприимными столиками: пожалуйста — книжечку почитать, газетку развернуть, черкнуть в блокноте дорожную замету, может, и перекусить слегка на свежем воздухе. Козла забить. Хотя козла тут вроде бы не забивают, не принято. Разве что иногда кто-нибудь интеллигентно разыграет партию в шахматишки — разумеется, не в такую погоду.
— По крайней мере, освободит вас от своего присутствия.
— Вы шутите?
Нет, нет и нет! — лучше ей умереть, провалиться сквозь землю, сгореть в адском пламени, распасться на элементарные частицы, чем дожить до такого позора, до такого крушения всех идеалов! И что будет с теми несчастными, которые вот теперь, в эту минуту, борются за право на выезд, за возможность покинуть тюрьму народов, вырваться из советских психушек? Вот, скажут им, вот он перед вами — тот, который выехал, вырвался, покинул! Вот он приполз на брюхе и лижет ручки советской власти, лишь бы избавиться от западного рая. И неизвестно, что еще они заставят его делать и говорить — клеветать, предавать, разоблачать!