Нет, нет, возлюбленный мой, супруг мой, ты не можешь, не смеешь покинуть меня! Не отказывайся от меня. Ты, не решившийся выбросить из этой комнаты портрет бесчувственного злодея, готов вышвырнуть меня? Откуда ты знаешь — может, я принесу тебе счастье? Может, я твой выигрышный билетик? Будущее не всегда так ясно, как тебе представляется, многое сокрыто от наших взоров…
Сестра моя невеста, встань и уберись наконец отсюда!.. Не было ничего. Тебе показалось. Что за дурацкое упрямство, назойливое желание убедить себя — и заодно весь свет, — что что-то было. Постыдись, душа моя, признайся, что ты сама соорудила весь этот карточный домик, водрузила на всю эту рухлядь златой венец. Царь-царевич, король-королевич… Мираж, наваждение. Глупые девичьи грезы.
Какое счастье, что Мартин не интересуется творчеством Матусовских, Исаковских, Долматовских и всех прочих советских корифеев. Совершенно не обесsubпокоен их существованием.
13
Люба ничуть не опечалилась, увидев нас с Денисом на пороге, даже как будто обрадовалась.
— Подумаешь, делов-то! Не вырастим, что ли? Еще как вырастим! Не хуже распрекрасного папаши. Да пусть он там треснет вовсе — хорек поганый!
Нет, не так сразу, конечно. Недели три Денис еще оставался с Валей на даче. А у нас все, как прежде: я да Люба, Люба да я. Наша комната. Шкаф меж двух кроватей. Честный и справедливый раздел полезной жилой площади. Вот дядя Петя топает по коридору, распахивает дверь и является нашим взорам во всем своем милиционерском великолепии. На круги своя… А что? Адмиралтейская игла не померкла, и душа не разорвалась. Все оказалось проще и легче, чем представлялось. Перешагнула родной порог и успокоилась. Все, что было, позабыла. Да и было бы о чем жалеть!
Загрызла только внезапная тоска по отцу. Позднее раскаянье. Как же мало я о нем знала! В самом деле — не у Любы же было спрашивать… Вечная обида за маму, вечное недоумение — зачем пьет, где пропадает, почему не бывает дома, почему совсем не жалеет ее?.. А его — его не замечала. Не понимала, что такой красавец мужчина, герой-орденоносец тоже может страдать. Что и ему бывает тяжко. Четыре года на такой войне… Четыре года кромешного ада. Возможно ли вообще пережить все это и остаться нормальным человеком?.. Передовиком производства… Заместителем начальника цеха. Какими слезами оплакивать мне теперь его единственную, порушенную, под корень исковерканную жизнь?.. И более того: почему? Кто и почему это допускает — чтобы такой великолепный человек так бездарно, мучительно прожил и так нелепо погиб? Как мне утолить теперь его боль, как дозваться, докричаться?..