Мэри некоторое время прямо смотрела ему в глаза, прежде чем ответить, но и тогда спросила лишь, что он намерен сделать для стариков.
— История долгая, и я не уверен, что ты всё поймёшь. Джон Хайрем завещал имущество на содержание бедных стариков, а доходы, которые должны идти этим старикам, попадают главным образом в карман к смотрителю и епископскому управляющему.
— А ты решил отобрать у мистера Хардинга его долю?
— Я ещё не знаю, что решил. Я хочу разобраться. Выяснить, кто имеет право на эту собственность, и, если сумею, восстановить справедливость по отношению к барчестерским беднякам в целом, поскольку, фактически, именно они — отказополучатели по данному завещанию.
— И зачем ты это делаешь, Джон?
— Ты можешь задать этот вопрос кому угодно, — ответил он, — и получится, что бедняков не должен защищать никто. Если действовать по этому принципу, то не надо вступаться за слабых, давать отпор беззаконию и отстаивать права бедных! — И Джон Болд почувствовал, как собственная добродетель придаёт ему сил.
— Но разве некому этим заняться, кроме тебя? Ты знаешь мистера Хардинга столько лет. Как друг, как младший друг, Джон, много младше мистера Хардинга.
— Это женская логика от начала до конца, Мэри. Причём тут возраст? Другой человек тоже может сослаться на старость. А что до дружбы, личные мотивы не должны мешать борьбе за правду. Неужто моё уважение к мистеру Хардингу — повод пренебречь долгом по отношению к старикам? Неужто страх лишиться его общества не даст мне исполнить веление совести?
— А Элинор? — спросила Мэри, робко заглядывая ему лицо.
— Элинор… то есть мисс Хардинг… если она… то есть если её отец… вернее, если она… или, скорее, он… коли они сочтут нужным… но сейчас совершенно нет надобности говорить про Элинор Хардинг. Скажу одно: если я в ней не ошибаюсь, то она не осудит меня за то, что я следую долгу. — И Болд обрёл подобие душевного покоя в утешении римлянина.
Мэри сидела молча, пока брат не напомнил ей, что надо ответить на приглашения. Она встала, поставила перед собой письменный ящичек, взяла бумагу и перо, медленно вывела:
ПАКЕНХЕМ-ВИЛЛА
Вторник, утро
Моя дорогая Элинор!
Я…
и поглядела на брата.
— В чём дело, Мэри, почему ты не пишешь?
— Ах, Джон, — сказала она, — дорогой Джон, прошу тебя, подумай ещё раз.
— О чём?
— О богадельне… о мистере Хардинге… о том, что ты говорил про тех стариков. Никто… никакой долг не требует от тебя ополчаться против лучшего, самого старинного друга. И Джон, подумай об Элинор. Ты разобьёшь сердце и ей, и нам.
— Чепуха, Мэри. Сердцу мисс Хардинг ничто не угрожает, ровно как и твоему.