— Умоляю тебя, ради меня, остановись. Ты ведь её любишь. — Мэри подошла и встала рядом с ним на колени. — Умоляю, остановись. Ты сделаешь несчастными себя, её и её отца. Ты сделаешь несчастными всех нас. И ради чего? Ради призрачной справедливости. Ты не добавишь тем двенадцати старикам ничего к тому, что у них уже есть.
— Ты не понимаешь, милая, — сказал он, гладя её по голове.
— Я всё понимаю, Джон. Понимаю, что это химера — твоя призрачная мечта. Я знаю, что никакой долг не требует от тебя такого безумного, такого самоубийственного поступка. Я знаю, что ты любишь Элинор Хардинг, и я говорю тебе сейчас: она тоже тебя любит. Будь это твой прямой долг, я последняя посоветовала бы тебе отказаться от него ради любви к женщине, но то, что ты затеял… умоляю, подумай дважды, прежде чем решиться на шаг, который рассорит тебя с мистером Хардингом. — Мэри прижималась к коленям брата, и хотя тот молчал, по его лицу ей показалось, что он готов сдаться. — По крайней мере позволь мне написать, что ты придёшь на приём. По крайней мере, не рви отношения с ними, пока сам колеблешься.
И она поднялась на ноги, надеясь закончить письмо, как ей хотелось.
— Я не колеблюсь, — сказал он наконец, вставая. — Я не буду себя уважать, если отступлю от задуманного из-за красоты Элинор Хардинг. Да, я люблю её. Я отдал бы руку, чтобы услышать от мисс Хардинг то, что ты сейчас о ней сказала. Однако я не могу ради неё свернуть с избранного пути. Надеюсь, потом она поймёт мои мотивы, но сейчас я не могу быть гостем в доме её отца.
И барчестерский Брут отправился укреплять дух раздумьями о собственной добродетели.
Бедная Мэри Болд села и в печали закончила письмо. Она написала, что придёт, но что её брат, к сожалению, прийти не сможет. Боюсь, сестра не восхитилась его самопожертвованием, как оно того заслуживало.
Приём прошёл так, как проходят все такие приёмы. Были толстые старые дамы в шелках и стройные юные дамы в лёгком муслине; пожилые джентльмены стояли спиной к пустому камину и, судя по лицам, предпочли бы сидеть дома в собственных креслах; молодые люди смущённо толпились у двери, ещё не набравшись смелости атаковать муслиновую армию, которая расположилась полукругом в ожидании схватки. Смотритель попытался возглавить вылазку, но, не обладая тактом полководца, вынужден был отступить. Его дочь поддерживала дух своего воинства кексами и чаем, однако сама Элинор не ощущала боевого задора — единственный враг, с которым она хотела бы скрестить клинки, отсутствовал, так что и ей, и остальным было довольно скучно.