Мистер Хардинг вернулся домой в печали, в какой ещё никогда не переступал этот порог. Ему было очень худо в то памятное утро, когда суровая нужда заставила показать зятю издательские счета за выпуск в свет драгоценного собрания церковной музыки; тогда он, заплатив, сколько сумел без посторонней помощи, обнаружил, что остался должен более трёхсот фунтов. Однако те страдания не шли в сравнение с нынешними: тогда мистер Хардинг поступил дурно, знал это и обещал себе впредь так не грешить. Теперь он не мог утешаться обещанием будущей твёрдости. Ему внушили, что судьба поставила его в ложное положение и он должен держаться за место в богадельне вопреки мнению всего мира и собственным убеждениям.
Он с жалостью, почти с ужасом читал инвективы в адрес графа Гилдфорда как попечителя больницы Святого Креста, время от времени появлявшиеся в печати, гневные обвинения против богатых епархиальных сановников, держателей нескольких синекур. Судя об этих людях, мистер Хардинг судил мягко. В силу принадлежности к духовному сословию он привык считать, что упрёки не соразмерны вине, а рвение, с которым несчастных преследуют, диктуется неправедной злобой. И тем не менее смотритель находил их участь донельзя жалкой. У него волосы вставили дыбом и мурашки бежали по коже, когда он читал, что пишут об этих людях. Он гадал, как они могут жить под бременем такого позора и как смотрят в глаза другим, зная, что их имена публично втоптаны в грязь. И вот теперь это его участь. Он был так счастлив своей тихой долей вдали от людских глаз и неприметным прозябанием в укромном тёплом уголке; теперь его вытащат на яркий свет дня и выставят на осмеяние перед жестокой толпой. Мистер Хардинг вступил в свой дом раздавленный, уничиженный, без надежды когда-либо преодолеть свалившиеся на него горести.
Он заглянул в гостиную, где сидела его дочь, но говорить сейчас не мог и ушёл в библиотеку. Однако Элинор успела заметить отца и понять, что тот расстроен; через несколько минут она отправилась за ним. Мистер Хардинг сидел на всегдашнем месте — без раскрытой книги, без пера в руке, без клочков нотной бумаги, испещрённых его неровными записями, без счетов богадельни, которые вёл так старательно, но так неметодично: он ничего не делал, ни о чём не думал, ни на что не смотрел — просто страдал.
— Оставь меня, Элинор, дорогая, — сказал отец. — Оставь меня, милая, на несколько минут. Сейчас я занят.
Элинор прекрасно видела, что происходит, но тихонько выскользнула обратно в гостиную. Мистер Хардинг некоторое время сидел в бездействии, затем встал и заходил по комнате — так ему думалось легче, чем сидя. Наконец он решил выйти в сад и сразу у порога встретил Банса.