— Да, Банс? — спросил мистер Хардинг тоном, который на его слух прозвучал неожиданно резко. — Что вам от меня нужно?
— Я всего лишь зашёл узнать, как поживает ваше преподобие, — сказал старик, прикладывая два пальца к шляпе. — И какие новости из Лондона, — добавил он после паузы.
Смотритель скривил лицо и в растерянности схватился за лоб.
— Стряпчий Финни был сегодня утром, и по физиономии видать, не всё у него так гладко, как прежде. Поговаривают, архидьякон ездил в Лондон и привёз отличные новости. Хенди и Моуди ходят чернее тучи. Так что я надеялся, — продолжал Банс, изо всех сил стараясь говорить бодро, — что дела выправляются и огорчения вашего преподобия скоро будут позади.
— Хотел бы я, чтобы было так, Банс.
— А какие новости, ваше преподобие? — спросил старик почти шёпотом.
Мистер Хардинг нетерпеливо затряс головой и пошёл прочь.
Несчастный Банс и не подозревал, как мучает своего покровителя.
— Если там было что-нибудь для вас обнадёживающее, мне бы хотелось это услышать, — проговорил он с таким ласковым участием, что смотритель невольно растаял, несмотря не все обуревавшие его чувства.
Он остановился и взял руки старика в свои.
— Друг мой, — сказал он, — мой дорогой старый друг, ничего там не было, ничего обнадёживающего. Да будет воля Господня.
И две горячие слезы выкатились из его глаз и сбежали по морщинистым щекам.
— Да будет воля Господня, — торжественно повторил Банс, — просто мне сказали, что пришли хорошие новости из Лондона, вот я и думал поздравить ваше преподобие, но да будет воля Господня.
Смотритель двинулся прочь. Старый пансионер искательно взглянул на него и, не дождавшись приглашения составить компанию, печально вернулся в своё жилище.
Часа два смотритель пробыл в саду, то прохаживаясь, то стоя без движения на траве, то, когда ноги переставали его держать, бессознательно опускаясь на скамейку, чтобы через несколько минут вскочить и продолжить хождения. А Элинор из-за муслиновой оконной занавески высматривала между деревьев его фигуру, которая то появлялась на повороте дорожки, то пропадала вновь. Наконец пробило пять — время обеда, и смотритель вернулся в дом.
Печальный то был обед. Застенчивая горничная, ставя на стол тарелки, увидела, что хозяева грустны, и оробела ещё больше. И отец, и дочь не могли есть, так что остывшую еду скоро унесли и поставили на стол бутылку портвейна.
— Позвать Банса, папа? — спросила Элинор, думая, что общество старика немного разгонит отцовскую печаль.
— Нет, дорогая, спасибо, не сегодня. А что ты не идёшь гулять, Элинор? Погода чудесная. Не сиди здесь из-за меня.