Мы выходим с балкона.
— Давай-давай, — ревностно говорит мама в спину отцу. — Понянчи доченьку. Хороший папочка. Вспомнил через тринадцать лет.
Эта фраза поражает меня. В ней как бы мама дружит со мной против папы. Она была бы уместна, если бы мама жила со мной, но она жила с папой, и поэтому эта претензия относится и к ней в равной степени.
Я оборачиваюсь к маме, мне хочется попросить ее выбрать другой тон, но она ласково говорит мне:
— Садись кушать, дочка.
— А папа? — растерялась я.
— А папа уже накушался. Ты что, не видишь?
Папа психует и уходит к себе в комнату. Я опускаю голову.
Кажется, я понимаю, почему тринадцать лет я жила в другом месте.
Этим двоим не до меня.
Они созависимы, переплетены спрутом взаимных претензий и не хотят ничего менять.
Я тут всего пару часов, а уже устала. Я будто стою на сквозняке взаимной ненависти, той самой, до которой один шаг от любви. И разряды молний, полные разочарования и разбитых ожиданий от разрушенных судеб, пронизывают меня насквозь.
— Я не голодна, — говорю я.
Я очень голодна. Но это моя солидарность с папой. Мама — диктатор. Она давит и унижает, а у него просто украли деньги.
— Оля, твой отец алкоголик. Это когда ты хочешь выпить всегда и находишь такую возможность. Он сейчас не очень пьян, но это просто подарок на твой приезд. Обычно он сильно пьян. Он не работает и никому не нужен. И живет за мой счет. И деньги у него не украли. Он их пропил. Садись есть.
— Нет.
— Что нет?!
— Я не верю. Дима пропал. Папа пьет. Что за бред? Если он алкоголик, зачем ты с ним живешь?
— Оля, мы разведены давно.
— Как разведены? Почему я не знаю?
— Я не хотела тебя волновать.
— Правда? А в чем разница: волновать тогда или сейчас? Или сейчас я не волнуюсь?
— Успокойся, девочка. Сядь.
— Нет уж. Давайте тему до конца раскроем. Какие еще плохие новости я должна узнать? Дима пропал без вести. Папа алкоголик. Вы разведены. Что еще? Что?
— Больше ничего, успокойся, — говорит мама и закуривает сигарету.
— Ты куришь? — поражаюсь я.
— Да. После того, как пропал твой брат, я начала… Не могу бросить…
Я обессиленно сажусь на стул. У меня гудит голова. Я не верю. Не верю. Не верю.
— Оля, я не хотела все сразу на тебя вываливать. Хотела постепенно. Думала, ты сама все поймешь. Но вижу, что ты совсем ребенок. Ты не видишь ничего. Жалеешь не того.
— А кого жалеть надо, мам? Тебя?
— Я впахиваю как проклятая на двух работах, а он и охранником не может месяца продержаться нигде. Не кормить его я не могу, он же твой отец.
Я не поняла эту фразу. Я как бы виновата оказалась, что мама вынуждена кормить папу.